– А мне плевать!
– Продавца, который продал тебе серый костюм, несложно отыскать.
– Пусть приходит!
– Я сообщил твоему отцу в Вильно…
Она вздрогнула, в первый раз за все время. Но тут же ухмыльнулась:
– Если вы хотите, чтобы он сдвинулся с места, вышлите ему также деньги на билет, иначе…
Мегрэ не нервничал и глядел на нее с любопытством, не лишенным некоторой симпатии. Какой у нее был характер!
На первый взгляд, ее показания ни на чем не основывались. Факты, казалось, говорили сами за себя.
Но именно в подобных случаях полиция чаще всего оказывается не в состоянии противопоставить запирательствам обвиняемого вещественные доказательства.
В данном случае их просто не было! Револьвер был незнаком оружейникам Парижа. Значит, ничто не доказывало, что он принадлежит Анне Горскиной.
Она находилась в «Маджестике» в момент преступления? В крупные отели может попасть кто угодно и ходить по нему незамеченным. Она утверждала, что кого-то ищет? Такое вполне могло быть.
Никто не видел, как она стреляла. От письма, сожженного Петерсом Латышом, ничего не осталось.
Косвенные доказательства? Собрать их можно сколько угодно. Но суд присяжных не выносит приговор на основании косвенных доказательств, он и к прямым-то относится с недоверием из страха совершить судебную ошибку, о которой неустанно твердит защита.
Мегрэ разыграл последнюю карту.
– Мне сообщили, что Латыш сейчас в Фекаме.
На этот раз он добился результата. Анна Горскина вздрогнула всем телом. Но, видимо, успокоив себя тем, что это ложь, процедила:
– Ну и что?
– В анонимном письме, которое мы сейчас проверяем, сообщается, что он скрывается на вилле у некоего Сваана…
Она подняла на него свои темные глаза, взгляд которых был очень серьезен, почти трагичен.
Мегрэ машинально взглянул на лодыжки Анны Горскиной и отметил про себя, что опасения ее матери были не напрасны: Анна действительно страдала водянкой.
Через ее грязные, непричесанные волосы просвечивала кожа. Черное платье было испачкано.
В довершение ко всему, над верхней губой темнел пушок.
И все же она была красива какой-то вульгарной, животной красотой. Не сводя глаз с комиссара, презрительно скривив рот, инстинктивно собравшись перед нависшей опасностью, она проворчала:
– Если вам все известно, зачем меня спрашивать?
Тут же в ее глазах сверкнула молния, и она добавила с грубым смехом:
– Или вы боитесь ее скомпрометировать? Я угадала? Ха-ха! На меня-то плевать… Я иностранка, девица, неизвестно на что живущая в гетто. А вот она!.. Ну что ж…
Чувствовалось, что, задетая до глубины души, она уже готова все рассказать. Мегрэ, понимавший, что его настойчивые расспросы могут ее спугнуть, стоял с безразличным видом, глядя в другую сторону.