– Напрямую – нет.
– Так в чем же дело?
– Я все понял! Я должен был понять это еще в первый вечер, когда ты ел птифуры, а она смотрела на тебя так… снисходительно. Когда женщина смотрит снисходительно и понимающе на мужчину, который ведет себя не слишком подобающим образом…
Бедный Жюбер! Мы потеряли его из виду почти сразу же, так же, как и всех этих господ из Управления мостов и дорог, кроме дяди Леонара.
Долгие годы я не знал, что сталось с Жюбером. Мне было около пятидесяти лет, когда в Марселе, на бульваре Канебьер, я зашел в аптеку, чтобы купить аспирин. Название аптеки я не прочел. И вдруг услышал возглас:
– Мегрэ!
– Жюбер!
– Чем ты занимаешься? Хотя что за глупый вопрос я задаю, я и так все давно знаю из газет. Как Луиза?
Затем он принялся рассказывать о своем старшем сыне, который, по иронии судьбы, готовился сдавать экзамены в Национальную школу мостов и дорог.
После исчезновения Жюбера вечера на бульваре Бомарше собирали все меньше и меньше народу, и теперь совсем некому было играть на рояле. От случая к случаю за инструмент садилась Луиза, а я переворачивал страницы нот, в то время как одна или две пары танцевали в столовой, сразу ставшей слишком большой.
Мне кажется, я так и не спросил Луизу, согласна ли она выйти за меня замуж. Большую часть времени мы говорили о моей карьере, о полиции, о профессии инспектора.
Я сообщил ей, сколько буду зарабатывать, когда меня наконец-то возьмут на набережную Орфевр, и добавил при этом, что, скорее всего, это случится не раньше чем через три года, а в данный момент моего жалованья недостаточно, чтобы завести достойный дом.
Я также рассказал ей о двух или трех встречах с Ксавье Гишаром, который уже в те времена был большим начальником и который не забыл моего отца, поэтому начал в той или иной степени меня опекать.
– Не знаю, любите ли вы Париж. Как вы понимаете, я буду вынужден провести в Париже всю свою жизнь.
– Но ведь и здесь можно жить спокойно, как в провинции, не правда ли?
И вот наконец однажды в пятницу я не обнаружил на бульваре Бомарше ни одного гостя, а дверь мне открыла сама Жеральдина в наряде из черного шелка. Когда она приглашала меня в дом, ее голос прозвучал как-то торжественно:
– Войдите!
Луизы в гостиной не было. Не было ни подноса с пирожными, ни прохладительных напитков. В город пришла весна, и потому огонь в камине не горел. Казалось, что я явился не ко времени, и стоял со шляпой в руке, стесняясь своего фрака и лакированных туфель.
– Скажите мне, молодой человек, каковы ваши намерения?
Вероятно, это был один из самых тягостных моментов моей жизни. Голос Жеральдины показался мне сухим и суровым. Я не осмеливался поднять глаза и видел лишь ковер в цветных узорах, подол черного платья и выглядывающие из-под него остроносые туфли. Мои уши покраснели.