Их соотечественников допрашивать бесполезно. Своих они не выдадут. Они будут рассказывать одну и ту же историю.
Однако около шестидесяти пяти процентов преступлений, зафиксированных в парижском округе, совершаются иностранцами.
Лестницы, лестницы и снова лестницы. Мы бегаем по ним не только ночью, но и днем, повсюду натыкаясь на продажных девиц – профессиональных проституток и просто роскошных юных особ, покинувших, бог знает почему, родные страны.
Я знавал одну польку, которая делила с пятью мужчинами номер гостиницы на улице Сен-Антуан. Она постоянно подбивала их на воровство и по-своему вознаграждала тех, кто возвращался с добычей; в это время остальные мужчины, находившиеся тут же, в комнате, с трудом сдерживали ярость, и чаще всего впоследствии набрасывались на обессилевшего счастливчика.
Двое из поляков были огромными, мощными детинами, но их подружка нисколько не боялась соотечественников и управляла ими лишь при помощи улыбок или нахмуренных бровей. Однажды во время допроса, в моем собственном кабинете, я даже не знаю после какой фразы, произнесенной на родном языке, полька преспокойно отвесила пощечину одному из гигантов.
– Вы много чего повидали на своем веку!
Да, я действительно много чего видел: совершенно разных мужчин и женщин, в самых невероятных ситуациях, стоящих на самых разных ступенях социальной лестницы. Видел, записывал, пытался понять.
Но понять не какую-то великую общечеловеческую тайну. Подобная романтическая идея вызывает у меня протест, даже ярость. И это одна из причин, по которой я взялся за перо, желая внести определенную ясность.
Надо признать, что Сименон тоже пытался это объяснить. Но, тем не менее, я чувствовал себя неловко, когда читал в его книгах о некоторых «моих» улыбках, «моем» поведении, которые мне совершенно не свойственны и которые заставили бы моих коллег недоуменно пожимать плечами.
Должно быть, лучше остальных это чувствует моя жена, однако, когда я возвращаюсь с работы домой, она не задает лишних вопросов, какое бы дело я ни вел.
Что касается меня, то я тоже не лезу с откровениями.
Я сажусь за обеденный стол, как любой другой служащий, вернувшийся из конторы. Случается, что я коротко, как бы между прочим, рассказываю о встрече, об опросе, о мужчине или женщине, которых я допрашивал.
И тогда мадам Мегрэ задает вопрос, чаще всего касающийся практической стороны дела.
– В каком квартале?
Или:
– Сколько лет?
Или:
– Как давно она живет во Франции?
Потому что все эти детали со временем стали для нее столь же показательны, сколь и для нас.