– Простишь ли ты меня когда-нибудь? – прошептал он.
– Это была девочка, – спустя минуту ответила я.
Мой голос звучал хрипло, я говорила через силу.
– Мать Хильдегард покрестила ее и дала ей имя. Вера. Вера Фрэзер. Ты знаешь, что матери Хильдегард присущ юмор…
Он продолжал некоторое время сидеть с опущенной головой. Потом спросил:
– Ты видела ребенка?
Теперь мои глаза были открыты. Я сидела, уставившись в свои колени. Капли дождя, время от времени залетавшие в беседку, оставляли темные пятна на моей шелковой юбке.
– Да, видела. Акушерка, самая лучшая из лучших, мадам Бонэр, оказывающая «Обители ангелов» услуги на благотворительной основе, сказала, что я должна взглянуть на младенца, поэтому я это сделала.
Я даже слышала, как она говорила: «Дайте ей ребенка. Лучше, когда мать видит своего мертворожденного младенца, тогда у нее не остается никаких иллюзий». У меня их и не осталось. Я все помню.
– Она была само совершенство, – продолжала я как бы про себя, – такая маленькая. Ее головка помещалась у меня на ладони. Ушки слегка оттопырены. Они просвечивали на солнце. И все ее тельце мягко светилось, особенно на округлостях щек и ягодиц. Мать Хильдегард завернула ее в кусок белого шелка.
Я сидела, глядя на свои руки, лежащие на коленях, сжатые в кулаки.
– Глаза были закрыты. Ресничек еще не было, но глазки были слегка раскосыми. Я сказала, что ее глазки похожи на твои, но мне ответили, что у всех младенцев такие глаза. Десять пальчиков на руках и столько же на ногах. Ногтей еще не было. Но сквозь нежную кожу просвечивали суставы пальцев, коленные суставы, локтевые косточки…
Я вспомнила свое пребывание в больнице и то, как мать Хильдегард и мадам Бонэр шепотом переговаривались о том, что надо позвать священника, чтобы он по просьбе матери Хильдегард провел специальное богослужение. Я вспомнила выражение лица мадам Бонэр, после того как она осмотрела меня. Видно, она посчитала, что я отправлюсь вслед за младенцем, потому что заговорила с матерью Хильдегард совсем тихо. Возможно, они шептались о том, что придется отслужить не одну, а две панихиды.
«И из праха ты не воскреснешь».
Но я воскресла из мертвых. Власть Джейми надо мной и моим телом оказалась достаточно сильной, чтобы вырвать меня из небытия, и Раймон знал об этом. Я знала, что только Джейми мог вернуть меня к жизни. Вот почему я бежала от него, гнала его прочь. Я не хотела возвращаться в этот мир, не хотела вновь познать любовь, а вместе с ней и страдания. Но было уже поздно. Я знала это, хотя и пыталась удержать эту серую пелену. Цепляясь за нее, я лишь способствовала ее разрушению; это было подобно попытке удержать в руке частичку облака, тающего в холодной мгле. Я чувствовала приближение света. Он время от времени озарял меня и согревал своими лучами.