Сеньор Фогден был немногим выше меня, поджарым и худощавым. Его можно было бы назвать симпатичным, когда бы не спутанная и торчащая рыжая борода. Волосы его, заметно поседевшие, тоже не были расчесаны и лезли ему в глаза. Апельсиновая бабочка спорхнула с его макушки, когда мы подошли поближе.
– Штерн? – Сеньор моргал и щурился, но не от солнца, к которому был привычен, а от того, что не мог припомнить, кто перед ним, о чем честно и заявил: – Я не помню какого-либо Шт… Ах, это вы! Да, как же я запамятовал! – Он просиял. – Это же вы доставали у меня из дерьма червей! Так бы сразу и сказали, я бы вас мигом признал!
Натуралист смутился и забормотал:
– М-м, я, будучи у отца Фогдена в последний раз, имел чудесную возможность пополнить свою коллекцию экземплярами паразитов, живших в желудке овец и извлеченных из него вместе с экскрементами.
– О, ужасные, право ужасные! Огромные такие, с фут длиной! – пугал священник.
– Нет, что вы, всего восемь дюймов, – поспешил заверить меня Штерн, видя ужас на моем лице. Он держал руку на холщовом мешке, рассчитывая поживиться чем-нибудь еще у отца. – Скажите, а то средство, которое я советовал вам, оно дало плоды? Овцы излечились?
Священник стал комично хмуриться, будучи не в силах вспомнить, о чем же речь.
– Скипидарное вливание, – подсказал Штерн.
– Ах да! – отец Фогден снова засиял как солнышко. – Вы знаете, это очень помогло, очень! Некоторые овцы, конечно, издохли, ну да ничего, зато все остальные целы-целехоньки.
Он запнулся на миг и сменил тему, думая, что недостаточно гостеприимен:
– Прошу к себе, я собирался отобедать.
Мысли его метались, и он, хотя стоял относительно спокойно, спрашивал обо всем сразу:
– Вы, должно быть, миссис Штерн?
Не могу сказать, чтобы упоминание о червях было мне приятно, скорее наоборот – желудок едва не изверг содержимое того, чем я в последний раз питалась на «Дельфине», но слово «отобедать» произвело свой эффект.
Штерн не смутился этим сватаньем и чопорно проговорил:
– О нет, но моя спутница нуждается в не меньшем уважении, чем если бы она была миссис Штерн. Это миссис Фрэзер, и она ваша соотечественница.
Бледно-голубые, выцветшие глаза отца Фогдена оживились на свету и заиграли яркими красками.
– Как, англичанка? Здесь? Откуда же здесь взяться англичанам?
Он посмотрел на мое платье, вымазанное и грязи и хранившее на себе пятна засохшей соли, и, кажется, понял. Учтиво и церемонно склонился он над моей рукой, взяв ее в свою.
– Ваш слуга, мадам, – с уважением сказал он и, выпрямляясь, указал на дом на холме: – Mi casa es su casa. – По-испански это является высшим проявлением радушия и означает «Мой дом – ваш дом».