– Нет, не верю, – согласилась она. – Но здешний народ верит.
Она с беспокойством посмотрела вверх, но со стороны каменной расселины больше не доносилось ни звука.
– Родители должны быть где-то поблизости. Давай уйдем.
Я неохотно позволила ей увести себя по направлению к деревне.
– Почему они положили его туда? – спросила я, сидя на камне и снимая чулки, прежде чем переходить ручеек. – Они надеются, что придут эльфы и вылечат его?
Я по-прежнему беспокоилась о ребенке: он был отчаянно болен. Я не знала чем, но, возможно, могла бы помочь.
Что, если распрощаться с Джейли в деревне, а после вернуться? Только надо поторопиться. Я поглядела на восточный край неба, где светло-серые дождевые облака мягко темнели на фоне окрашенных пурпуром сумерек. Розовый свет еще сиял на западе, но сиять ему оставалось не более получаса.
Джейли перекинула витую из ивовых прутьев ручку своей корзины через голову на шею, приподняла юбку и, вздрагивая от холодной воды, вступила в ручей.
– Нет, – ответила она. – Или, вернее, да. Это один из заколдованных холмов, там опасно спать. Если ты оставишь оборотня в том месте на всю ночь, эльфы придут и заберут его назад, а настоящего ребенка вернут.
– Они так не сделают, потому что никакой он не оборотень, – сказала я, задохнувшись от прикосновения к талой ледяной воде. – Просто больной ребенок. Вряд ли он переживет ночь под открытым небом.
– Он не переживет, – коротко ответила Джейли. – К утру он будет мертв. И я молю Бога, чтобы никто не видел нас там.
Я перестала обуваться.
– Мертв! Джейли, я возвращаюсь. Я не могу оставить его там.
И я пошла назад через ручей.
Она схватила меня сзади и опрокинула лицом вниз на мелководье. Барахтаясь и задыхаясь, я пыталась встать на колени, разбрызгивая воду во все стороны. Джейли – вода доходила ей до половины икр – стояла и смотрела на меня, вся промокшая.
– Слушай, ты, чертова безголовая английская ослица! Ты ничем не можешь помочь! Ты меня слышишь? Я не могу остаться здесь и допустить, чтобы ты рисковала своей жизнью и моей из-за твоих идиотских бредней!
Сопя и что-то ворча себе под нос, она наклонилась, взяла меня за руки и помогла встать.
– Клэр, – заговорила она настойчиво, встряхивая мои руки, – выслушай меня. Если ты подойдешь к этому ребенку и он умрет – а он непременно умрет, поверь мне, я на таких, как он, уже насмотрелась, – так вот, родители тогда обвинят тебя. Неужели ты не понимаешь, насколько это опасно? Знаешь ли ты, что говорят о тебе в деревне?
Я стояла, дрожа на холодном вечернем ветру, раздираемая между ее очевидным страхом за мою безопасность и мыслью о беспомощном ребенке, медленно умирающем в темноте, с полевыми цветами у ног.