Борис давал понять, что тирада врача–психолога ему не понравилась; и ещё он сразу же решил показать свой характер и своё желание считаться с ним, учитывать его интересы. Он для того и тон в разговоре взял несколько игривый, шуточный; говорил, а сам украдкой кидал пытливые взгляды, хотел бы знать, кто и как его воспринимает, какая роль отведена ему в этом новом и необычном для него ансамбле. Прибавляя к тону ноту напускной строгости и сознания своей силы, спросил:
— Где я буду работать? Где моя спальня?..
Ответил ему Иван Иваныч:
— Все ваши комнаты покажет вам Ирина.
К Борису подступился доктор Ной:
— Но прежде садитесь вот сюда — я должен измерить все параметры вашего самочувствия.
— Это необязательно. Самочувствие мое прекрасно.
Иван Иваныч заметил строго:
— Доктор должен знать. Таков порядок.
Ной вынул из своей сумки браслет–прибор для измерения давления. Быстренько смерил. Сказал:
— Мне бы ваши заботы: давление у вас, как у хорошего спортсмена: сто двадцать на семьдесят, пульс шестьдесят. У Наполеона был сорок пять, у вас шестьдесят. Хорошо? Да? Вам это нравится? Мне — да, нравится. И я о состоянии вашего здоровья буду сегодня же докладывать на материк.
Положив прибор в сумку, добавил:
— Вечером пойдёте на ужин к адмиралу, а сейчас вам всё покажет Ирина. С вами же мы встретимся завтра. Будет сеанс психологического тренинга.
Борис недовольным тоном заметил:
— Порядок жизни я бы хотел держать в своих руках.
Иван Иваныч и Ной будто бы этих слов не слышали. Они удалились.
Ирина повела Бориса на второй этаж. Они вошли в комнату, где были две кровати, диван, кресла, столик. Хозяйка раскрыла дверь балкона, и в спальне послышался шум морских волн. Борис вышел на балкон — перед ним открылась даль океана, и над ним, разливая блеск золотых лучей, сияло солнце. С криком и гамом носились над волнами чайки; одна большая, с крупной головой и красными глазами, — видимо, альбатрос, — подлетела близко, пронзительно крикнула, подавая радостное приветствие. Борис посмотрел вниз: с балкона, как с вышки, можно прыгать в воду, но в левой и правой стороне далеко в море уходил проволочный забор, затрудняя выход на берег.
Девичий голос окликнул Простакова: он обернулся, но вместо Ирины перед ним стояла незнакомая девушка, и, кажется, ещё не совсем взрослая.
— Меня зовут Ганна. Я покажу вам ванную комнату.
— А вы… Вы тут служите?
— Да, я всегда должна быть при вас, и если чего нужно…
— У вас украинское имя. И выговор тоже украинский. Я был в Донбассе, и вы…
— Да, я из Донбасса. Из Горловки, — наверное, слышали?