— Как же доводить её будем? — не поднимая на Самарина глаз, буркнул Кантышев.
— Да что ты в самом деле, — толкнул его в плечо Петр Бритько, невысокий, крепкий паренек с живыми черными глазами, — причитаешь, словно на похоронах. Бригадир как работал у нас в цехе, так и будет работать. Ему только ранг служебный повышают. — И, обращаясь к Самарину: — Так я понимаю дело, Андрей?..
— А куда ж я от машины? — согласился Самарин. — С вами её делал, с вами буду и заканчивать.
Кантышев взглянул на Андрея: в его зеленоватых, несколько округлых глазах влажным блеском засветилась радость.
В цех вошел директор института Шатилов. С минуту постоял у двери, оглядел участки и, увидев Самарина, направился к нему.
— Поздравляю, — протянул он руку Андрею. — Полагаю, наука в вашем лице приобретает полезного мужа. — Шатилов коснулся толстым несгибающимся пальцем разложенного на столе проводника. — Слышал я, физики столичные вашим диспетчером заинтересовались. Что ж их тут, извините за невежество, может привлекать?..
— Оптимализм схемы, — важно сказал Кантышев.
Самарин неодобрительно взглянул на друга: мол, дуришь, Санька. Пояснил директору:
— Простота и надежность им по душе пришлись, Николай Васильевич.
Шатилов гладил серебристый бок ящика.
— Простота, говоришь? Одной–то простоты им, наверное, мало. Она, твоя машинка, как мне доложили, и памятливая будет, и проворная. Ну–ну, дай–то бог.
Он сказал стоявшему тут же начальнику цеха:
— Материалы–то где берут?
— Покупают, Николай Васильевич, на свои деньги. Вот только пластинки титановые я выдал им из рационализаторских фондов.
— Ну, ну. Теперь ставьте на все виды довольствия. Самарин — сотрудник института, машину его в план включим, так что не скупитесь. Институт у нас богатый, для полезного дела жалеть ничего не станем.
В этот же день, вечером уже, состоялось заседание учёного совета. На нем выступил директор института. Сказал, что побывал в экспериментальном цехе, познакомился с Самариным и его машиной.
Шатилов, как всегда, говорил туманно, ядовито, со значением. От общих институтских проблем он переключился вдруг на Самарина:
— Доложу вам, характер же у этого парня: и не видно человека, и не слышно, а, поди ты, какие чудеса выделывает. Пока мы в своих лабораториях решаем эпохальные проблемы… — Шатилов обвел взглядом начальников лабораторий, — да, так я и говорю: пока мы технический прогресс на угле подвигаем, он потихоньку–полегоньку приборчик для горняков изобрел. Вроде бы и невелик приборчик, а от заказов на него не отобьешься. Патентик на него только–только оформили, а уже из Польши пишут, французы просят, англичане тоже хотят иметь приборчик. Вот вам и Самарин. А что его приборчик Борис Фомич на доработку истребовал — тоже верно. Сделать так уж сделать. По всей форме. И ничего, что на него уже патент есть. Не беда. Если мы приборчик улучшим, нас за это по голове не ударят. Нас за другое ударить могут — за то, что приборчику внимание не окажем… Да… Так я и говорю: вот он, простой–то рабочий человек, какие чудеса производит. Помнится, в детстве далеком бабушка мне об одном умельце рассказывала. Будто сделал наш односельчанин баню переносную и в записке волостному начальнику написал: «Баню, как шапку, можно взять в охапку». Никак я понять не мог: как это баню, что стояла у нас в огороде, можно взять в охапку. Ан, можно, значит. Вот хоть бы и Самарин… Мы считали, нельзя сразу, в один миг утечку тока обнаружить, а он себе решил: можно! И приборчик такой соорудил. А теперь вот электронную машину в помощь диспетчеру делает. И сделает. Нет, нет — вы пойдите в цех и посмотрите, какие чудеса творит этот слесарь!.. — Тут из зала подсказали: «Он не слесарь, а бригадир электроников!» — Вот–вот — бригадир, — подхватил директор. — Не кандидат наук, не доктор, не даже научный сотрудник, а бригадир. Так сказать, из категории рабочих, представитель рабочего класса. А насчет званий — никаких. Не дано. Не получено. Тут он, видимо, не мастак — насчет званий, значит. Не из тех… умелых… которые быстро остепеняются. А вот по части приборчика там или машинки какой — парень преуспел. Бывают, знаете, однобокие такие люди: в одном смел, а в другом — в галошу сел. Вот и Самарин наш. Из таких он, значит.