— Это как? — Поинтересовался Данька. — В какую политику?
— Ты ее спроси, спроси, оглашенную. Придумала, у них там яму выкопали. Она в Ольховке живет. Ну, яма на дороге. Не засыпают. Людям, может некогда. Не засыплют никак. Обойти сторонкой можно. Так она в местную Думу писать наладилась. Ходит туда. С депутатами общается. Обсуждают, значит. Запрос, говорит, направила. Нам жить-то сколько осталось? На погост пора. Мне и врач в поликлинике сказал: прогулы тебе бабка, на кладбище ставят. Не ко врачу, а к священнику, иди последнее причастие принимать. Ее, Таисию, на кладбище закопай, так и там найдет. Писать станет, на дорожках ночью фонари горят, так ей в гробе лежать плохо. В глаза светит. Вон у меня фонарь у подъезда, свет прямо в спальную. Колька пришел, я ему и велела шторы плотные повесить. Не в Думу же бежать. Теперь вечером шторы задерну и спать можно.
— Нина Иосифовна, вы у нас из самых сложных ситуаций выход найдете, — хвалил Даня бабулю. Знал, что той будет приятно.
— Ладно, — старушка аж порозовела от удовольствия. — Заболталась, побегу.
Старушка заковыляла к выходу, а Данька за ней. Прихрамывая. Прыткие оба.
— Ты, Даня, мазью помажь, полегчает, — наставляла Нина Иосифовна.
Даня запер за соседкой дверь.
"А и впрямь заговорилась, — подумал он. — Начала про шкатулку, а что с этой шкатулкой, сказать забыла".
И уж вечер пришел. За окном пролил слезу летний дождь. В форточку залетал ветерок, принося Даньке вести с дальних морских берегов. Болела нога. Когда мать вернулась домой, Данька первым делом сказал:
— Мама, тебя Нина Иосифовна хотела видеть. У нее что-то там со шкатулкой.
— Даня, видела она меня. Из окна углядела. Я в подъезд захожу, а она уже на площадке стоит.
— А что там со шкатулкой, выяснили? — Данька встал и захромал на кухню.
— Осмотрела ее сокровище. Такие до войны делали. Ширпотреб. Если и имеет, какую ценность, то только семейную. С ногой что случилось? Хромаешь.
— На камень наступил неудачно. Подвернул. Пройдет. Пойдем, мама на камбуз. Я тебя покормлю. Я сегодня и палубу в квартире драил.
— Ой, Даня, все играешься. — Моряком себя возомнил. Пират. Так сейчас, разве что, бродячего ободранного кота называют.
— Ну, мам… — затянул Даня.
— Я что? — Мать усмехнулась. — В колледже я тоже палубу драила?
— Мама, так же интереснее. — Добавьте новизны в пыль повседневности. Заискрятся золотые мои россыпи. Заиграют радуги на небе.
— Хорошо, сынок, — мать принялась раскладывать в тарелки ужин. Помощник растет.
Какой же он у нее ребенок. Совсем маленький ее мальчик. Пусть поиграет, пока детство не закончилось. Мужчины остаются детьми до седых волос. Пусть еще поиграет и помечтает.