Блаженство мытья быстро кончалось из–за «кирпичемании» мичмана Загнибородина. Ещё не успели помлеть в парилке, а уж мичман кричит:
— Оце закончить помывку! Выходи строиться!
По пути в роту заходим на стройплощадку. В то время они не огораживались. Пьяный сторож спал где–нибудь в будке.
— Рота! Правое плечо вперёд! К поддонам шагом марш! Взять у кажную руку по кирпичу!
Взяли задубевшими в перчатках пальцами, понесли. На спортплощадке сложили: штабелёк приличный получился.
Ну, боцманюга старый! Достал своими кирпичами!
Как–то Загнибородин мылся вместе с нами. Я и мой друг Петруха Молчанов решили, что есть подходящий момент подхохмить над старшиной роты, задолбавшим нас «хвотоаппаратом» и кирпичами. Дело в том, что у надводников роба белая. Они её даже с хлоркой стирают, чтоб ещё белее была. У подводников — синяя. Сколь её не стирай, ни полоскай — линяет, зараза, превращает воду в чернила. Обрез с такой фиолетово–чёрной водой стоял на мраморной скамье, возле которой мы с Петрухой выкручивали воду из штанов. Один держит, другой крутит, собирая штаны в узлы. Потом обернёшься вокруг себя да ка–ак потянешь! Ни одна стиралка с центрифугой так не отожмёт! Тянем–потянем штаны и видим: в дальнем углу Загнибородин обрез с чистой водой принёс. Умостился поудобнее на скамье, голову намыливает. Тут и родилась шальная мысль. Схватил я свой обрез с грязной водой и бегом к нему. Пока мичман, весь в ошмётках мыльной пены драл голову, я тихонечко поменял тазики. Промыл глаза старый морской волк из подставленного ему обреза. Удивлённо уставился на чёрную воду. Ничего не поймёт. Дошло! Вскочил, как ужаленный, глядит по сторонам. Все при делах: стирают, отжимают робы и тельники, под душем плещутся. Шум, гам, звон жестяных тазиков. Свет запотевших плафонов еле пробивается сквозь белый пар. Попробуй, сыщи тут «преступничка»! Загнибородин выплеснул грязную воду и в раздевалку. Через минуту оттуда:
— Четвёртая рота! Закончить помывку и стирку! Выходи строиться! Вот я вас, преступнички!
— Старый пень! Куда гонит?
— Ещё полчаса положено мыться нашей роте, а он уже выгоняет из бани, — возмущаются курсанты.
Мы с Петрухой знаем, почему Загнибородин так раздухарился. Помалкиваем. Сопим в две дырочки, посмеиваемся втихомолку.
А мичман пуще прежнего лютует. Рвёт и мечет. Распаляется:
— Ишь, чего удумалы, бисовы дети! Обрез с грязными ополосками мени подставляты! Ну, я вам покажу кузькину мать! Уместо увольнения в воскресенье гальюны будете драить, порядок у роте робыть будете!
Когда Загнибородин сильно распалялся, то с украинского переходил на русский и крыл нас семиэтажными ругательствами.