– Мадам Соланж!.. – подал голос Эдвард, сидевший на красном бархатном диване в углу комнаты. – Мадам, оставьте ее в покое.
– Но, ваша светлость, ведь это в высшей степени необычно, – не унималась модистка.
– А наша подопечная – в высшей степени необычная леди. Разумеется, в самом лучшем смысле. И не пристало ей одеваться как бестолковой дебютантке.
Лицо Мэри украсила широкая улыбка. Герцог читал ее мысли.
– Что ж, давайте перейдем к кружевам. – Мадам Соланж пожала плечами и поспешила к столику с лентами, бахромой и бисером.
– У вас изысканный вкус, Мэри, – заметил Эдвард.
– Он достался мне от матери.
Ей до сих пор с трудом давались доверительные разговоры. Но в то же время отчаянно хотелось сохранить в памяти ускользающий светлый образ матери.
– Расскажите о ней, – попросил Эдвард.
Мэри украдкой взглянула на мадам Соланж, подбиравшую оборки к платью. «Вероятно, салон – не лучшее место для разговоров на подобные темы, – подумала она. – А впрочем…»
– Мама была красавицей, а ее наряды всегда были великолепны. – Тут Мэри обернулась, посмотрела на свое отражение в высоком зеркале – и у нее перехватило дыхание. Она сейчас очень походила на свою мать. То есть они с ней были как две капли воды. Вот только короткая стрижка…
Отражение в зеркале уже не пугало ее. Под бдительным присмотром Эдварда Мэри потихоньку набирала вес, округлялась и с каждым днем становилась все больше похожей на мать, а та… Своей прекрасной фигурой и неизбывной душевной добротой ее мать когда-то покорила умы и сердца всего лондонского высшего общества – даже несмотря на свое беспутное прошлое.
– Вы очень ее любили? – спросил герцог.
– Да, очень. У нее была не только прекрасная внешность, но и необыкновенно красивая душа.
Сердце Мэри болезненно сжалось, а перед глазами смутным воспоминанием возникла картина счастливого детства: она, маленькая девочка, стоит посреди гостиной, а мама радостно подбегает к ней и начинает кружить в танце. Мать всегда называла ее «самой чудесной малышкой на свете».
– Вам повезло. – В голосе Эдварда прозвучали печальные нотки.
– Не думаю. – Мэри рассматривала мягкие складки синей юбки.
– По крайней мере, ваша мать вас любила, – прошептал Эдвард.
Мэри замерла на мгновение. Затем, чтобы не услышала модистка, очень тихо спросила:
– А ваша вас разве нет?
Герцог нахмурился и коротко бросил:
– Нет!
– О, простите меня за невольную бестактность.
– Ничего. Никакой бестактности.
Мэри в смущении замолчала. А мадам Соланж по-прежнему суетилась вокруг стола с оборками.
– Ах, у меня нет здесь нужной тесьмы! – воскликнула она. – Я вернусь к вам через минуту.