«Говорят, скоро и нас отправят домой, — писал мой товарищ. — Предстоят новые бои за Германию, на новых фронтах. Мое здоровье сильно улучшилось. Леер и Кролль передают привет. Пытаюсь выучить русский, но это невозможно. С любовью, Фриц».
Когда я перекладывал документы из пиджака в карман штанов, открытка выпала, и Нина подобрала ее. Несколько секунд всматривалась в картинку.
— Что там написано? — Я показал на русскую надпись на открытке.
Она поднесла ее поближе к глазам.
— «Отпечатано в типографии имени Володарского», — прочитала Нина. — «Солдатское письмо». — Она перевела взгляд на меня. — Это стандартные письма, за них не нужно платить.
— А девочка? — Я показал на гимназистку. — О чем она пишет бойцу?
— «Папа, защити мое детство», — медленно проговорила Нина и закрыла глаза.
Я отобрал у нее открытку и сунул в карман. Несколько секунд мы молчали. Потом я спросил:
— Вы, наверное, считаете, что я давил танками русских детей?
— Я понятия не имею о том, что вы делали в России, — ответила Нина ровным тоном. — Но этих детей вы определенно лишили детства.
— Вам сколько лет, Нина? — спросил я.
— Тридцать три. А вам?
— Тридцать семь.
Мы шли рядом и молчали. Мне хотелось сказать ей: «Я тоже недоедал. У меня тоже не было нормального детства. Каждую минуту я помнил о том, что мальчик Антуан мог учиться летать на самолетах, а мне это было запрещено, потому что папа Антуана побил моего папу».
Я вдруг заметил в глазах Нины слезы. Мне нестерпимо хотелось обнять ее, но вместо этого я спросил:
— Долго еще до вашей квартиры?
* * *
В Стокгольм меня доставили, как мешок с картошкой.
…В один прекрасный день в сталинградский госпиталь явились два немецких офицера, с ними — русский особист и два санитара, каждый размером с медведя. Офицеры долго хрустели бумагами, недоверчиво разглядывая печати и подписи. Потом санитары сняли меня с койки и поволокли из палаты. У меня не было сил ни отбиваться, ни даже просить о пощаде. Я только не понимал, почему молчат Рейхенау и Леер. Почему они позволяют русским так обращаться со мной? И где Кролль?
— Эрнст, тебя забирают домой, — услышал я голос Фрица. И, естественно, не поверил.
Только одно я и понимал: меня отрывают от моих товарищей.
Меня засунули в автомобиль, повезли. Я заснул. Мне было жарко, потом холодно. Потом — очень холодно. Молодой особист растолкал меня, вывел из машины, а когда я пошатнулся — помог удержаться на ногах. Я видел, что ему неприятно ко мне прикасаться. Поблизости заревел мотор. Я заставил себя открыть глаза и увидел транспортный самолет. Несколько человек, пригибаясь, бежали к самолету.