Чолли доел и вытер миску остатком хлеба.
— Сейчас каши положу, — вскочила Настя.
— Нам! — подала голос Светка.
— И им положи, — кивнул Чолли и улыбнулся.
Были такие тихие, а теперь горластыми стали, не боятся никого. Заходит когда кто, так не прячутся, а ведь соседи все белые.
Каша масленая, жирная. И крупа хоть и тёмная, но чистая. Как её здесь зовут?
— Гречка? — спросил он, проверяя себя.
— Ага, — кивнула Настя. — Чолли, долг большой у нас?
— Ссуду получу и расплачусь, — он сосредоточенно посмотрел на евших из одной миски малышей. — Масло откуда? Купила?
Настя робко кивнула.
— Привезли сегодня. Все брали, ну и я…
— Под запись?
— Ага. Чолли, ты завтра в город поедешь?
— Да. С Николаем, и ещё там мужики собираются. На автобусе.
— А мы? — вдруг спросил Мишка.
— Малы ещё в город ездить, — отрезала Настя. — Ложками ешьте, ишь лапы в миску суют.
С ложками у малышей получалось плохо, и они помогали себе руками.
— Покупать там ничего не буду, — Чолли доел кашу и уже только для порядка и по привычке вытер миску хлебом и кинул его в рот. — Всё домой привезу. И так…
Он не договорил, но Настя кивнула. В поселковом магазине им открыли запись. Берёшь, тебе записывают, а потом платишь. Они уже столько набрали и ни копейки не заплатили, а нужно-то ещё больше. Хорошо ещё, что им надарили всякого. И в лагере, и здесь. Ухват вот, кочергу, полотенце вот, половичок у кровати, колыбель для Паши… Дом совсем пустой был. Если кто и жил здесь раньше, то после прежних жильцов ничего не осталось. И купили, опять же под запись, шапку и бурки Чолли. Да ещё ему рабочую одежду выдали. Куртку и штаны, ватные, тёплые. И всё новенькое, куда лучше собственных. Настя поставила на стол кувшин и налила молока.
— Тебе-то хватает? — недоверчиво спросил Чолли.
— У меня своего хоть залейся, — засмеялась Настя. — Паша вон плюётся от всего, так насасывается. Тяжеленный стал.
Чолли допил молоко и встал. Подошёл к колыбели. Толстощёкий малыш спал, смешно шевеля во сне пухлыми, как у Насти, губами.
— Ну, пусть спит, — решил Чолли. — Вечером приду, — и щегольнул новым словом, — потетёшкаю.
Настя подала ему носки и портянки, и когда она только успела их на печке пристроить, и вот уже сухие, тёплые, надеть приятно. Чолли натянул опять сапоги — ему сейчас конюшню мыть и чистить, нечего бурки мочить, в них он завтра в город поедет — натянул куртку. Тоже свою старую рабскую. Настя подала ему ушанку и прогретые на печке рукавицы. И проводила до дверей. Дальше её Чолли не пустил: холодно.
Плотно закрыв за собой дверь, Чолли прошёл сенями и вышел на крыльцо. Опять ветер со снегом. Крутит и крутит. Могут завтра автобус отменить, если дорогу занесёт. Тогда он опять в город не попадёт. Хреново.