Чолли спешил, но не смог не оглянуться на свой дом и не махнуть видневшимся в окне лицам. Там, в Алабаме, Найси, провожая его на работу, стояла в дверях и смотрела вслед, пока он не скрывался за деревьями, но здесь холодно.
Его догоняли и обгоняли такие же, как он, ходившие домой обедать. Многих он уже знал в лицо, а свою бригаду и по именам. Да, его взяли конюшенным рабочим, до конюха ему ещё далеко, кони здесь… не чета тем, алабамским. Впервые увидев этих золотистых красавцев, он застыл с раскрытым ртом, забыв обо всём, даже о Насте с детьми. Вышел тогда из конторы, увидел и обмер. И понял, что отсюда не уйдёт, на всё согласится, лишь бы видеть их, работать с ними. Самым красивым, ладным конём считал Байрона, а Байрон — кляча уродская рядом с этими, а о других и говорить нечего. И директор понял его, стоял и курил, не торопя. Сам потом отвёл их в дом и сказал, что это их дом, весь, целиком, с подворьем. И глаза у директора были уже не холодные, а нормальные синие глаза.
Войдя в тёплую, пахнущую конским духом конюшню, Чолли заглянул к своему любимцу — Раскату. Погладить, сунуть посоленную корку. Ходил за Раскатом конюх из другой бригады, и Чолли общался с Раскатом урывками и украдкой, чтоб не нарваться, по старой памяти, как хозяин издевался над ним, заметив привязанность к какой-то из лошадей. Раскат уже узнавал его, приветствовал тихим ласковым ржанием, угощение брал вежливо, не из жадности, а из удовольствия.
Чолли кормил Раската, когда конь вдруг настороженно дёрнул ухом. Чолли вздрогнул и обернулся. Но это был Степан из его бригады.
— Я сейчас, — сказал ему Чолли.
Степан внимательно посмотрел на него, на Раската. Покачал головой и молча ушёл. Чолли похлопал Раската на прощание по шее и побежал в своё крыло. Отлынивать от работы он никогда не отлынивал, а уж здесь-то… к тебе по-человечески, так и ты будь человеком.
Работая, он то и дело ловил на себе взгляд Степана, взгляд непонятный и потому тревожный. Или здесь вовсе нельзя в чужое крыло заходить? Ну, пожалуется Степан на него бригадиру, так тот наложит вычет, не выгонят же за это? За пьянку выгоняют сразу, это ему в первый же день объяснили, а об этом ничего не говорили. Но, всё больше беспокоясь, он продолжал работать. На перекур, правда, пошёл со всеми, но Степан его окликнул:
— Чолли!
— Чего? — обернулся он.
Степан всегда говорил медленно, с расстановкой, а сейчас, когда вдруг, к изумлению Чолли, перешёл на английский, то пауз было больше, чем слов.
— Я видел… как Раскат к тебе… Раскат… на тебя… глаз положил… По душе ты ему… Туровец если… душой… к кому… прилепится… под другим… ходить не будет… Твой он теперь… Его… директору делают… а он твой…