– Ты знаешь, я все время думаю о том же самом, – очнулся Монмартик. – Вот, наверное, почему она сегодня с утра не появлялась.
Известие о вероломстве и предательстве Мамы-Оли шокировало всех, пожалуй, даже больше, чем сами события, ставшие их следствием. Но развить тему не дал звонок на урок.
Едва войдя в класс, Шапокляк первым делом отыскала взглядом Женю, шепчущегося с Диком, и обратилась к нему леденящим тоном:
– Мартов! Ты еще не готов переоценить свое поведение и найти в себе смелость назвать виновников? Встать! Тебя не научили в первом классе, что надо приподнять зад, когда к тебе обращается учитель? Разлегся на парте! Я тут перед тобой стою, а ты передо мной лежишь! Значит, так: тебе нечего делать в школе до тех пор, пока устроивший эту пакость не будет найден. Ты меня хорошо понимаешь или тебе надо по три раза повторять?
Женя молча встал, сгреб учебники в сумку и неспешной походкой в жуткой наступившей тишине вышел из класса.
В тот момент, как за ним закрылась дверь, со своего места поднялся Макс:
– Я так понимаю, что это относится и ко мне.
Даже не убирая книги в рюкзак, а зажав их подмышкой, он выбежал вслед за Монмартиком. Практически одновременно встали Дик и Маша.
– Я тоже никого не заложил. По вашей логике, мне тоже придется уйти, – произнес Дик без пафоса.
Маша складывала учебники мрачно, ничего не говоря. Инга незаметно потянула ее за рукав, проговорила сквозь зубы:
– Маш, тебе нельзя. Ты забыла про медаль?
– Я все помню, – так же тихо, практически не шевеля губами, ответила Маша.
С задней парты вскочил Лошак:
– А можно мне тоже в заложники?
– Сядьте все немедленно на свои места, или те, кто выйдут сейчас из этого класса, больше уже не вернутся.
Шапокляк еще пыталась старыми методами обуздать цепную реакцию. Но она упустила момент. Она уже потеряла контроль над ситуацией. Когда после ее слов тяжело, но твердо из-за парты поднялась Инга, это стало сигналом для всего класса. Все молча, без суеты складывали портфели и один за другим покидали класс. Здесь больше не было разделений на фракции, на своих и чужих. Класс, может быть, впервые оказался един в своем порыве. Гаврош подошла к доске и, не обращая внимания на Шапокляк, крупными каллиграфическими буквами вывела на доске: ЗАБАСТОВКА. Последней за дверь вышла понурая хохотушка Олька. Почему-то в этот раз она не смеялась.
В вестибюле школы Женю и Максима перехватила Мама-Оля. Они столкнулись буквально в дверях. У Мамы-Оли был сиплый, простуженный, еле слышный голос. Шею обматывал белый, выбившийся из-под дубленки пуховой платок. Выглядела она совсем больной. Она была в курсе всего, кроме, может быть, последних событий. Когда Маша и остальные подошли, классная устало-озабоченно обратилась к ним: