временем стал путь из школы до Машиного дома. С тех пор как Инга, пошедшая по рукам репетиторов, выпала из попутчиков, как-то легко само собой произошло, что ее место занял Монмартик. Ему не понадобилось для этого интриговать или вспоминать о живущих якобы по дороге к Маше эфемерных престарелых бабушках (изобретение Гарика, после чего Маше пришлось сообразить, что маршрут, проходящий мимо дома «бабушки», вовсе не оптимален и что путь дворами на две минуты короче). В первый раз они с Женькой просто заболтались, и уже в поезде метро Маша опомнилась:
– Жень, ты куда? Тебе же в другую сторону.
Женя посмотрел на часы:
– У меня есть еще полчаса. Я тебя провожу.
Машу опять провожал Монмартик. Темой на этот раз был Машин Петербург. Она расписывала белые, замершие над притихшим городом ночи, разведенные мосты, кланяющиеся над Невой, летний, в сверкающем на солнце хрустале бьющих фонтанов Петергоф: все, с чем она выросла и с чем, как всегда считала, не сможет всерьез расстаться. И Женька неожиданно спросил:
– Так все-таки, из-за чего ты уехала из Питера?
Маша вздрогнула и потерялась. Ей на минуту показалось, что Женька знает гораздо больше, чем произносит вслух. Машу часто спрашивали, почему она переехала в Москву. Но спрашивали «почему», а не «из-за чего». Что скрывалось по ту сторону Женькиного вопроса? Маша почувствовала, что передержала паузу:
– Папу пригласили в Администрацию президента. Здесь квартиру дали. Да я же тебе рассказывала.
– Но ты говорила, что родители переехали почти год назад, а ты только в июне. Ведь бабушка и сейчас там живет?
– Живет.
– Июнь – самое питерское время – твои любимые белые ночи. И ты все внезапно бросаешь и мчишься в душную, потную, муторную летнюю Москву? А родители, разве они не беспокоились за твою будущую золотую медаль? Выпускной класс – а тут новая школа, новые учителя, другие требования и даже программы. Что, твои предки такие экспериментаторы?
Возможно, что-то в затравленном Машином взгляде ее выдало, потому что Женька, взглянув на нее, вдруг осекся:
– Извини, если я не туда полез. Не хочешь, можешь не отвечать. Похолодало. Опять косой, размельченный в водяную муку моросяк приставал к съежившимся, попрятавшимся под бесполезными зонтами прохожим. Но пропитанная влагой черная грива, развеваясь и путаясь на волнах набегающего ветра, назло всем, взбунтовавшимся пиратским флагом смело реяла за спиной высокой, затянутой в талии девушки, шагающей напрямик через мелководье рябых луж.
Сегодня на физкультуре Маша сломала свою любимую заколку, единственно способную сдержать весь напор затянутых в тугой пучок на затылке упругих волос. С начала учебы, когда ее появление вызвало такой нездоровый ажиотаж в классе, Маша отказалась не только от распущенной шевелюры, но даже от свободной, спадающей ниже талии косы. Она прекрасно знала, что благодаря своей эксклюзивной прическе могла бы сразу отыграть немало очков у любой девчонки не только в классе, но и во всей школе, но именно поэтому Маша и старалась уложить волосы как можно скромнее. Но теперь она ничего не могла с ними поделать. Не могла. А может быть, уже и не очень-то хотела…