В день танцев из дому пришло еще одно письмо, на этот раз от мамы. Оно было длинным и заняло больше двух страниц благоухающей маминой розовой водой плотной писчей бумаги кремового цвета, с оттиском маминых инициалов вверху страницы. Буквы «Э» и «К» окаймляли изящное «А. Элизабет Коллинс Атвелл».
У моей матери неожиданный для нее почерк – неровный и весь в завитушках.
Дорогая Теа, – начиналось письмо, после чего мать подробно описывала свой огород и тучи пчел и бабочек, которых он привлекает, прежде чем закончить следующим:
У Сэма все хорошо. Насколько это возможно. Впрочем, никто не знает, что будет дальше. Ситуация подвешена в воздухе и, насколько я понимаю, еще какое-то время не изменится. Иногда я злюсь на тебя. А потом меня охватывает непереносимая жалость к тебе. Это все так ужасно! Молю Господа, чтобы он даровал им и нам хоть немного покоя.
Все по тебе скучают. Скажи, Теа, ты сама себе не кажешься маленькой в окружении гор?
Я обвела взглядом комнату и увидела, что Мэри Эбботт на меня смотрит. И я уставилась на нее. Меня нервировали ее глаза – светлые, почти бесцветные. Мэри Эбботт смутилась, пожала узкими плечами и одними губами произнесла: «Прости».
Я откинулась на свою тощую подушку (дома мои подушки были пухлыми и очень удобными, так что я сожалела, что не прихватила с собой одну из них) и провела пальцами по гладким деревянным доскам пола, покрытым бесчисленными царапинами. Девочки входили сюда в сапогах для верховой езды, Доуси выдвигала кровати в проход, когда застилала их, обитательницы дома то и дело что-то роняли на пол. Дома заходить в комнаты в туфлях разрешалось только гостям, а если что-нибудь падало и это слышала мама, виновному тут же влетало по первое число.
Сисси кружилась по комнате, напевая мелодию вальса. Когда она оказалась рядом с нашей кроватью, Эва спрыгнула вниз и, поклонившись, протянула Сисси руку. Сисси приняла ее приглашение, и они начали танцевать. Эва исполняла роль мальчика. На обеих были белые юбки. Эва была выше и плотнее. Они выглядели как мама с дочкой. Даже я знала, что вальс уже устарел, но в Йонахлосси не было места джазу. Как объяснила Мэри Эбботт, потому что джаз очаровывает людей.
Как Сисси, так и Эва выросли в семьях, где регулярно устраивались вечеринки. Эва была родом из хлопковой империи Северной Каролины, а Сисси из Монровилла, о котором она отзывалась как о пупе земли; ее папа каким-то образом участвовал в бизнесе семьи ее матери, одновременно занимая пост мэра. Все ее драгоценности достались ей от матери и ее родни. Видимо, оттуда же были и деньги.