Я теребила прядь волос. Поскольку я не мыла голову почти целую неделю, наверное, выглядела ужасно. К тому же я была бледной и растрепанной.
– Но я не скучаю. Я скоро поеду домой.
Он наклонил голову, и я заметила, что он пытается скрыть от меня свое удивление.
– Когда закончится летний семестр, – продолжала я. – На следующей неделе.
Несколько секунд мистер Холмс молчал.
– Теа, – наконец произнес он, – ты не покинешь Йонахлосси на следующей неделе.
– Нет, покину, – упорствовала я. – Это какое-то недоразумение. – Так сказала мама, когда продавец в Иматле заказал для папы не тот тоник для волос. Но я понимала, что мистер Холмс не стал бы мне лгать. Я провела пальцем по обложке книги. – А когда? – спросила я, не глядя ему в глаза.
Не может быть, чтобы они не забрали меня до Дня благодарения! До сих пор праздники мы отмечали все вместе.
– Твой отец оплатил твое обучение на год вперед.
– Год, – повторила я. – Год.
Обложка расплылась у меня перед глазами. Это было непостижимо. Отец ничего мне не сказал. Эту обязанность он возложил на незнакомого человека. Мой отец – слабый человек. Я осознала это совершенно отчетливо.
Мистер Холмс нарушил молчание. Столько доброты было в его голосе!
– Тебя здесь любят. Каковы бы ни были намерения твоих родителей, Йонахлосси – не место для наказания. Право находиться здесь – это привилегия. – Он замолчал, и радость от возможности слышать его голос рассеялась. Я посмотрела на него и слегка улыбнулась, побуждая его продолжать. – Ты можешь относиться к Йонахлосси, как хочешь, но я очень тебя прошу, не надо его ненавидеть. Я надеюсь, что со временем ты его даже полюбишь.
Я молчала. Я не решалась заговорить. Он встал, очевидно, собираясь уйти. Должно быть, он подумал, что я хочу остаться одна. Я этого хотела меньше всего на свете.
– Они знают, что я заболела?
Он не хотел отвечать? Я видела, что он не хочет мне ответить, но он кивнул и сжал губы. Я понимала, что он считает моих родителей ужасными людьми. Он думал о своих собственных дочерях и о том, что, если бы они заболели, он был бы рядом с ними. Я хотела ему сказать, что он прав, что мои родители действительно плохие, но я также хотела, чтобы он знал, что они меня любят, просто он не знает, что я натворила. Он не должен был их осуждать. Никто не может знать, как поведет себя в тех или иных обстоятельствах. Никто, включая его самого.
– Они переживают, – нерешительно произнес он.
Мой смех удивил его. Он выжидательно посмотрел на меня.
– Вы, должно быть, считаете меня дурой, – сказала я, прежде чем он продолжил. – Или деревенщиной.