Революция как стихийное бедствие катилась по стране и не думала прекращаться. Император учредил парламент и разделил власть с бандой заговорщиков, политических убийц и провокаторов из департамента полиции. Вот только пыл революционеров от этой уступки не остыл, а ещё больше распалился, как аппетит, который приходит во время еды.
Когда два года погромов, терактов и кровопролития окончились, то пополз шепоток, что самодержавию пришёл конец. Кто-то изрекал это с плохо скрываемым ликованием, а кто-то глухо и подавленно.
Для Павла Ивановича эти времена стали предзнаменованием чего-то мрачного и сокрушительного. При лицезрении кипящего Петербурга он будто взглянул в глаза чудовищу, что поднялось из океанских глубин, лишь для того, чтобы заполучить человеческой плоти. И доктор Метц ждал неотвратимой кровавой бури.
Когда цесаревичу минуло три с половиной года, случилось страшное. Во время игры наследник упал и ушиб ногу, отчего кровь скопилась под кожей и надулась в огромную шишку.
Врачи суетились у постели больного и тревожно перешептывались, пока бедный мальчик плакал от боли, а под его глазами явственно появлялись тёмные круги. Никто из медиков не знал, что предпринять, и Павел Иванович также пребывал в растерянности. Император пригласил его для конфиденциальной беседы, где попросил рассказать всё, как есть.
— Кровь скапливается в коленном суставе, — терпеливо объяснял доктор Метц, — она давит на нерв и оттого возникают боли. Можно сделать массаж, чтобы кровь не застаивалась в суставе, но тогда есть вероятность, что кровотечение станет только сильнее. Если кровь и дальше будет находиться возле мышц и кости, она постепенно начнёт их разрушать. Должно быть, вы видели положение колена — его невозможно разогнуть. Я полагаю, когда кризис минует, потребуется помощь ортопеда.
— Когда это наступит? — спросил император с такой надеждой в голосе, что доктор Метц побоялся его обнадёживать.
— Ваше величество должны быть осведомлены, что наследник цесаревич никогда не поправится от своей болезни. Гемофилия неизлечима.
После этих строгих и роковых слов отец больного сник. На следующий день, когда Павел Иванович увидел императора, ему показалось, что тот постарел на десять лет. Горе родителей было велико. Императрица и слышать ничего не хотела о бессилии врачей, называя их невежами. Её раздражение можно было понять, но принять — несказанно тяжело.
— Вы же знаете, что случилась с вашим братом, — говорил ей доктор Метц, — и оба ваших племянника…
— Не смейте мне об этом напоминать, — резко оборвала его императрица. — Мой сын здоров. Он не умрёт.