— Говори, пап. Тебе, черт возьми, можно говорить все, что вздумается.
Несчастный человек, который редко позволял себе говорить в присутствии собственной жены, даже покраснел от гнева, но все-таки, наверное, впервые в жизни Моргана, потрудился отклеить язык от неба:
— Я люблю тебя, сынок. Будь счастлив. — Он сжал плечо Моргана и добавил: — У тебя хороший вкус на женщин.
Договорив, он отвернулся и пошел обратно в дом, чтобы встретиться лицом к лицу с праведным гневом Злобной Олив.
Не знай Морган так хорошо своего отца, он бы решил, что его только что поздравили с тем, что он наконец переспал с женщиной.
— Трогай уже, — сказала Дестини, — пока твоя мама не явилась с метлой по мою душу.
— И поделом бы тебе было. Ты же чуть не выболтала, что ты ведьма.
— Ну, извини, меня понесло.
— Да неужели?
Дестини опять расхохоталась. Эта женщина каким-то чудом буквально за секунду уничтожала на корню его плохое настроение. Что, честного говоря, пугало до чертиков.
— Останови здесь, — попросила Дестини через несколько минут.
У Моргана волосы на загривке встали дыбом, хотя удивляться было нечему.
— Где?
— На кладбище, где же еще? Хочу увидеть могилу Мегги и прочитать молитву.
Он не стал спрашивать, как Дестини узнала, где именно остановиться, но ему нужно было знать зачем.
— Дес, что ты ищешь?
— Баффи. Надгробие с ней — самое высокое на всем кладбище, но ты и сам это знаешь. — Она остановилась и прикрыла глаза от яркого солнца, согревающего царящее бабье лето. — Вон она.
Мегги назвала их ангела-хранителя Баффи, когда они с Морганом ходили в детский сад.
Он остановился посмотреть, действительно ли Дестини пойдет к могиле Мегги, но ему не стоило в ней сомневаться. Когда он присоединился к ней, она уже стояла на коленях и водила пальцами по выгравированному имени Мегги.
Словно из ниоткуда, налетели бабочки всех видов и цветов. Они кружили вокруг них и садились на Мегги, вырезанную из камня, в объятиях ангельских крыльев. Ни на одной другой могиле бабочек не было, и потому все они казались покинутыми и унылыми.
Бабочки напомнили Моргану о рое божьих коровок, и он подумал о том, не найдет ли бабочек в новых рисунках Дестини. Впрочем, у нее самой была татуировка в виде бабочки.
Она еле слышно заплакала, повергнув его в шок, потому что своими слезами словно открывала запертые в его сердце, словно в клетке, чувства. Она скорбела вместе с ним.
Морган снова стал чувствовать. И это было больно. Больно, словно его жалили одновременно тысячи пчел.
Он встал на колени у могилы и обнял Дестини, чтобы утешить и ее, и себя. Впервые за почти двадцать лет он горевал, как в детстве.