В последний день перед началом занятий Элиот привел Квентина к выходящему на Гудзон фасаду Дома. Между рекой и передней террасой росли платаны, широкие каменные ступени вели к викторианской лодочной пристани. Приятели тут же решили покататься на лодке, хотя грести не умел ни один. Что такое гребля для двух подающих надежды магов, заметил Элиот.
Пыхтя и переругиваясь, они сняли с подставки длинный четырехвесельный ялик — легкий, как пустой стручок, опутанный паутиной, благоухающий лаком. Они даже умудрились спустить его на воду, ничего себе не повредив и недостаточно обозлившись друг на друга, чтобы бросить все это дело. После нескольких попыток они развернули лодку в нужную сторону и поплыли. Их ничуть не смущало то, что спортивная подготовка Квентина оставляла желать много лучшего, а совсем безнадежный Элиот еще и курил.
Примерно через полмили вверх по течению вокруг сделалось не по-летнему серо и холодно. Шквал, подумал Квентин — но Элиот объяснил, что они попросту вышли из зоны охранных чар и снова попали в ноябрь. Минут двадцать они болтались на веслах вверх-вниз, наблюдая, как небо меняет цвет и температура то падает, то опять поднимается.
Быстро устав, на обратном пути они просто дрейфовали вместе с течением. Элиот лежал на дне лодки, курил и разглагольствовал. Его манеры всегда заставляли Квентина предполагать, что он происходит из манхэттенской знати, но Элиот, как выяснилось теперь, вырос в восточном Орегоне, на ферме.
— Родителям платят за то, чтобы они не сажали сою, — рассказывал он. — У меня трое братьев, все старшие. Великолепные экземпляры — добродушные атлеты с толстенными шеями. Пьют пиво «Шлиц» и жалеют меня. Отец не может понять, в чем дело: думает, что перед моим зачатием перебрал с жевательным табаком, вот я и получился такой. — Элиот сунул окурок в стеклянную пепельницу, висящую на борту, и опять закурил. — Они полагают, что я учусь в специальной школе для компьютерных маньяков и гомиков — потому я и не езжу домой на каникулы. Генри все равно. Я не был дома с тех пор, как сюда поступил. Ты, наверно, тоже жалеешь меня? — Халат, надетый поверх брюк и рубашки, придавал Элиоту томный аристократический вид. — Не надо. Мне здесь хорошо. Некоторым, чтобы осуществить задуманное, требуется семья, и ничего плохого я в этом не вижу — но есть и другие пути.
Как же трудно, должно быть, далась Элиоту эта его беззаботная светскость. Квентин всегда воображал себя региональным чемпионом по несчастливости, но Элиот, пожалуй, и тут его обскакал.
По дороге им встречались парусники, катера и одна женская восьмерка из Вест-Пойнта,