Ему казалось даже, что он изменяет Джулии — но той, наверно, было бы все равно. К тому же профессор Сандерленд обитала в его новом мире, а Джулия осталась в том, прошлом. У нее, в конце концов, был свой шанс.
При новом распорядке он гораздо больше времени проводил с Элис и Пенни. Отбой для первокурсников был в одиннадцать, но им троим поневоле приходилось обходить это правило. Существовал, к счастью, один маленький класс — предание гласило, что он свободен от всяких следящих чар, без которых отбой наверняка бы не соблюдался. Возможно, его как раз и оставили для ситуаций такого рода. В душной, неправильной формы комнатушке без окон, куда преподаватели в ночные часы никогда не заглядывали, имелись стол, стулья и даже кушетка. Здесь и сидели Квентин, Элис и Пенни, когда их однокурсники отправлялись в постель.
Странная это была компания. Элис горбилась за столом, Квентин лежал на кушетке, Пенни расхаживал взад-вперед или усаживался на пол. Ненавистные книжки Поппер были заколдованы таким образом, что зеленели при правильном ответе и краснели от неправильного — но при этом не сообщали, где именно ты облажался, и это бесило.
А вот Элис всегда знала где. В их троице она выделялась неестественной гибкостью рук, обалденной памятью и ненасытностью к языкам. Пока ее товарищи еще брели через староанглийский, она уже резвилась в глубинах арабского, арамейского и церковно-славянского. Болезненная застенчивость так и осталась при ней, но к Пенни и Квентину она попривыкла настолько, что порой роняла пару полезных слов. Чувство юмора, как выяснилось, тоже ей было не чуждо, хотя шутила она в основном на церковно-славянском.
Пенни в любом случае ничего бы не понял: у него чувство юмора отсутствовало вообще. Свои упражнения он проделывал перед большим зеркалом в золоченой раме, на которое когда-то наложили забытое, почти выветрившееся заклятие; порой вместо Пенни в нем, как в телевизоре с плохо установленным кабелем, появлялся какой-то зеленый склон под пасмурным небом.
Пенни в таких случаях не прерывался и молча ждал, когда отражение восстановится. Квентину картинка с зеленым холмом почему-то действовала на нервы: ему мерещилось что-то страшное не то на самом склоне, не то глубоко под ним.
— Интересно, где находится это место в реальности, — как-то сказала Элис.
— Не знаю. Может, в Филлори, — предположил Квентин.
— Ты бы пролез сквозь зеркало — в книжках так всегда и бывает.
— А что? Может, все попробуем? Поучимся там месячишко, потом вернемся и все сдадим только так.
— Не говори только, что в Филлори будешь делать уроки. Это самое печальное, что я слышала в жизни.