– Думаю, угадать его несложно. Но пробуй.
– Хальк?
Осадчий молча кивнул. Амир грустно покачал головой:
– Хальк… Сардар долго терпел, благо никто активнее халькистов не душил бунтующих мулл. Он смотрел сквозь пальцы на нелегальные методы работы среди пуштунских бедняков. Закрывал глаза на рост числа их сторонников в армии. Когда год назад Хальк, несмотря на запрет политической деятельности, устроил первомайские демонстрации почти во всех городах – это им сошло с рук. Когда потом, уже на октябрьские праздники помимо демонстраций еще и развесили в ряде провинций на центральных площадях красные флаги и портреты Ленина – полетели со своих мест губернаторы, но не головы… Но когда сложился армейский заговор… – пуштун многозначительно замолчал.
– А был заговор? – бесцветным голосом уточнил Осадчий.
– А шурави этого не знает?
– Не знаю, клянусь, – Осадчий энергично затряс головой.
Амир посмотрел испытующе. Пальцы его начали перебирать четки быстрее, потом он откинулся на подушки и сказал:
– Люди говорят: был. Действительно был.
«Проклятье», – Вилиор покрутил чашку с чаем, словно пытаясь разглядеть на ее дне ответ на вопрос «как жить дальше». Не нашел, и на скулах заиграли желваки. – «Просто замечательно. Нам только этого для полного счастья не хватало: теперь Хальк в заговоры заигрался! Ведь говорили ж им сидеть на попе ровно! Полгода назад, в апреле, провели специальную встречу представителя Центра с Тараки по этому вопросу, договорились, чтоб они не рыпались. Нет, втихаря от нас подготовку армейского переворота затеяли. И как, как теперь убеждать Дауда, что мы не при делах?! Наши товарищи, коммунисты… Кто поверит, что не мы за сценой дергали за ниточки?! Эх…».
– Плохо, – сказал он вслух, – ох, как плохо…
Амир погладил свою цвета соли с перцем бороду и аккуратно наполнил из длинноносого медного чайника опустевшую чашку Вилиора.
– О судьбе товарищей ничего не слышно? – задал Осадчий свой главный вопрос.
Пуштун наклонился и вполголоса ответил:
– Говорят, сегодня с утра начали расстреливать. Тараки, Амин, Хайбер…
– В Пули-Чархи?
– Нет, говорят, в личной тюрьме Нуристани.
– Где она? – быстро спросил Вилиор.
Амир покачал головой:
– Не знаю. А знал бы – не сказал. Извини, шурави.
Осадчий с тоской посмотрел на зеленый чай. Водки бы. Он знал большинство арестованных. Веселый и добродушный, поднявшийся из самых низов Тараки. Своевольный, амбициозный Амин, что пил спиртное только раз в год, на девятое мая. Прирожденный оратор Хайбер. Младшие офицеры, восхищавшиеся СССР…
– Не грусти, шурави, – сказал сочувственно Амир и закончил на дари. –