Кстати, я давно уже заметил полонизмы в его имени и фамилии. Да и сам он прекрасно вписывался в образ этакого, слабо дружащего с головой, норовистого, ясновельможного пана. Насколько я понял из обрывочных разговоров, он, как и Лех был выходцем из Королевства Вольных Баронств, чуть севернее этих мест, где и были распространены польские имена.
Бруно, как и его покойный господин Жако де’Жеро родом из Синего Герцогства расположенного где-то на юго-востоке Королевства. У них были франкские имена, в то время как весь центр Серентии, в том числе и столица Селун, носила явно латинские названия.
Более того, я с удивлением узнал, что Саши, Маши, Коли, Пети и прочие Кати да Дуни — то бишь, вполне привычные для меня короткие греческие и еврейские славянизмы, как впрочем, и другие имена отечественного разлива носили в таинственном Чёрном Герцогстве. Причём ни кто-нибудь, а местные горцы, считавшиеся в Королевстве народом тёмным и диким. К тому же эти товарищи, среди которых встречались и мои тёски, жили в полной изоляции, а в последнее время так и вовсе опустили на свои земли настоящий железный занавес, ограничив общение со всеми остальными землями одним единственным пограничным городом.
Источником подобной информации, как не странно стал не всезнающий Гуэнь, дитя китайско-французско-эльфийского противоестественного союза, а Мари. Баронесса хоть и была девушкой парниковой, да и из замка своего вылезала, дай бог раза три в жизни, по местным меркам была довольно образованной и начитанной. Вообще в этой стране было принято отдавать вот таких вот баронессок, на обучение в чужие аристократические семьи. Особенно в ситуации, когда маленькую девочку приходилось растить вдовцу, да к тому же старому вояке.
После смерти жены, быстро зачахшей в тени Коттай Дунсона, пятидесятилетний ветеран уже под конец своей жизни, получивший в своё владение столь странный баронский надел так и не смог найти себе новую партию. В отличие от коллег по цеху, у де’Жеро не было ничего, ни городов, ни даже захудалых деревень — только пара пустынных гор буквально забитых троллями и прочими сомнительными подданными, полностью исключающими нормальное существование с людьми, узкая полоска тракта сквозь скалы, пятачок со свалкой блокового камня и собственно сам замок. Невыгодная партия для любой мало-мальски уважающей себя дамы, да ещё и к тому же с нищей и голодной вотчиной.
Не в силах на много лет расстаться с любимой дочкой, старик выписал ей из столицы герцогства учителя, затем ещё одного и ещё. Девочка росла в практически спартанских условиях, мечтала о столичных балах, ничего не зная о жизни вне замка, и хранила в своей бледной головке кучу зачастую бесполезных академических знаний. В общем, в её случае — «ученье» явно было не совсем тем «светом», о котором говорилось в пословице.