На него тут же замахал руками лекарь: уходите, не рискуйте вашим бесценным здоровьем!
Еще через полчаса всех трех лейтенантов вместе с помощником лекаря, который тоже начал кашлять, паниковать и покрываться сыпью, выставили с «Санта-Маргариты» на шлюпке. Сопровождать их вызвался дон Карлос, под предлогом того, что он вчера весь день провел с доном Альваресом и наверняка тоже заразился.
В доказательство он тоже закашлялся. Очень убедительно.
Капитан Родригес напоследок смерил Тоньо ненавидящим взглядом и тихо пожелал сдохнуть в муках. Увы, приложить к этому руку он уже не мог, как и оставить Тоньо на корабле. Командой овладела паника, там и тут слышалось про чуму, холеру, моровое поветрие и Господню кару, а в воздухе витал отчетливый запах бунта. Кому хочется плыть на обреченном корабле? Пусть лучше больные отправляются в город, там есть лекари с лекарствами, там есть чудодейственные мощи святой Теклы в соборе… вот и корабельный лекарь говорит, что нет лучше средства от этой страшной лихорадки, чем молебен и заступничество святой.
Видимо, даже приближение к святым мощам оказало целительное действие. А может быть свежий морской воздух, в котором не было разбрызгано алхимическое снадобье — недостаточно вонючее, чтоб его заметил капитан Родригес, но вполне годное для целей Тоньо.
Так что на берег готовились сойти уже не такие бледные и пятнистые лейтенанты, хоть все еще немного покашливающие — скорее по привычке и от содранного горла, чем от действия снадобья. Помнится, как-то Тоньо разлил случайно эту гадость на стол, сразу же закашлялся, но стоило как следует проветрить комнату, и все прошло. А учитель ему подробно рассказал, что случается с теми нерадивыми студиозусами, что льют что ни попадя себе на руки или, боже упаси, выпивают в похмельное утро.
Но, похоже, свежий морской воздух не избавил Тоньо от бредовых видений. Потому что на пристани ему померещился вовсе не его брат Фердинандо, а отец с десятком своих людей. Причем отец был одет в глубокий траур и даже его шпагу украшал траурный бант.
Тоньо даже протер все еще слезившиеся глаза, прежде чем взглянуть на пристань вновь.
Герцог Альба никуда не делся. Он даже помахал рукой, сохраняя мрачно — печальное выражение лица.
— Правь туда, — велел Тоньо дону Карлосу, сидящему у руля.
Едва Тоньо ступил на доски причала, отец раскрыл объятия и шагнул ему навстречу.
— Сын мой, в нашей семье горе! Твой брат, мой возлюбленный сын Фердинандо!..
Кто-то из сопровождающих отца рыцарей громко вздохнул и утер слезу, кто-то ахнул, кто-то зашептал молитву…