Зоря Лютовна свою рубаху сама могла б починить — всего-то вышитый узор распустился — но отдала мне. Знает ведунья, что если он нарушен, то и спрятанная в плетении нитей волшба исчезнет. Потому и меня попросила. Несколько дней с рубахой сидела: все не хотел белый орнамент ложиться как надо. Но никуда от меня не делся. А для верности я ещё и серебряную нить вплела — мне водяница как-то её принесла. На удачу заговоренную.
Рубаха вышла на загляденье, как новенькая.
Я подбила камушек носком лаптя. Только вот сразу решила, что платы с Зори Лютовны брать не буду. Ни к чему. А вот совета спрошу.
Не успела я подойти к дверям, как те сами распахнулись, будто знала ведунья о моём приходе.
— Жадана? — послышался глубокий приятный голос. — Утра доброго тебе, голубушка. Заходи, не стой на пороге.
Произносит она имя с таким напевным выговором, что звучит совсем по-нашему. Жадана — значит, желанная.
Я улыбнулась и прошла вперёд. Голову тут же закружил дурманный запах трав и свежей выпечки. Ведунья хоть и одна живет, а в хате у неё чисто, хорошо: полы выметены, печка побелена, а на печке рыжий кот урчит и лапу лижет. Любят её звери. И то верно говорят, что зверь лучше человека разберёт, добро перед тобой или зло. Сама Зоря Лютовна не старая и не молодая. Вроде и не красавица, а глаз не отвести. Одним словом — ведунья. Смотришь, и уразуметь, что видишь — не можешь.
Я разложила перед ней рубаху на лавке, посмотрела краем глаза, мол, как? Охнула Зоря Лютовна, прижала руки к щекам, прям как Василинка моя. Оно и верно, все мы бабы на один лад, когда красивое видим.
— Искусница, чудодейка. Ну, ничего, я отплачу…
— Постой, Зоря Лютовна, — покачала я головой. — Не надо мне платы. Лучше советом подсоби.
Ведунья нахмурилась, аккуратно взяла рубаху, принялась складывать.
— Садись, Жадана. Коль так, то стоя разговоры не ведут.
Я и села. И говорила долго. А Зоря Лютовна всё подвигала мне блюда с блинами да берёзовым соком поила. Не перебивала, слушала внимательно. Видно только было, что сама не знает, почему вдруг гаёвка ко мне является. Но в то же время, только я закончила сказывать про чудные сны и ночь Корочуна, промолвила:
— Что-то лесному духу от тебя надо, раз ходит по пятам. Это тебе не Славомир из Елшанки.
Я поперхнулась, закашлялась. Вот уж не могут забыть мне этого! Славомир — первый красавец на деревню. Пригож, в плечах широк, статью хорош. Очами васильковыми да кудрями льняными не одну девку плакать ночами заставил. Только вот Удова страсть у него на первом месте. Меня-то поначалу не замечал, а потом будто глаза открыл. Проходу не давал, у дома поджидал, всё ладушкой звать пытался. А раз и вовсе на ночь глядя явился, водички попросил испить. Его в хату пустила, а он рукам волю дал. Ну, вот я ухватом его и приветила сокола ясного. Теперь вся Елшанка потешается, а Славомир меня за три версты обходит. Хорошо хоть, нрав у него незлобивый, сам потом прощения просил.