Спасатели приехали, следом менты, Пашкины родители. Судорога в воде. Да не кричала она! А может, и не слышали. Орали, песни пели. Как Пашкина мать на нас смотрела — не дай бог такой взгляд увидеть. Через две недели, уже в городе, я узнал про Пашку. Что он на той даче повесился. На девятый день, после поминок. Урод, хоть бы родаков пожалел. Хотя, может, и правильно. Потому что погиб Серега. Поскользнулся в ванне и разбил голову. А Витьку током долбануло, он розетку чинил. Сто раз чинил — и ничего. Олег консервным ножом порезался. Врачи только руками развели — стремительный сепсис. Несчастные случаи, да. Хотя Толян вот с балкона кинулся. На глазах у всего двора. И ведь не пил в тот день.
А теперь моя очередь. Точно моя. Она приходит каждую ночь. Просто стоит и смотрит. Дачные шмотки, феньки бисерные… А за ней клубится такое! И ждет… Мелкая, прости нас. Мы же просто пошутили. Мелкая…
— Сестра, возьмите карточку. Да, в одиночную…
Огонь в камине пылает жарко и весело, рассыпая золото искр, хрустя сухими ветками, словно пес косточками. Языки пламени облизывают каменные стенки, пробуя их то ли на прочность, то ли просто на вкус, выглядывают в комнату, тянутся к сложенным на полу у камина дровам. Но не достают их и прячутся обратно, в уютную тесноту раскаленных, пышущих жаром стенок. А за высоким узким окном вот уже который час льет дождь. От этого в комнате особенно уютно, хочется кинуть на диван плед, налить вина, взять толстую старинную книгу и медленно, лениво перелистывать страницы с чуть поблекшими миниатюрами, пробегая взглядом давно знакомые стихи.
Был бы с той стороны рамы, непременно так бы и поступил… Но люди — невыносимо хлопотные существа. Из-за них и я не могу попасть домой, к собственному очагу, в котором огонь уж точно не хуже, а может, и получше. Лежи теперь на мокрой скользкой ветке, распластавшись, повторяя все ее изгибы и изо всех сил сливаясь чешуей с пестрыми осенними листьями… И сколько еще так мокнуть — совершенно неизвестно!
* * *
Человек у камина зябко повел плечами. Нервно размял пальцы, повертел залетевший в окно с порывом холодного ветра сухой листик. Сунул его в огонь и несколько мгновений мрачно смотрел, как вспыхивает золотой комочек, рассыпаясь крупинками пепла. Встал с низенькой скамеечки и успел сделать только пару шагов к столу, когда дверь, словно от порыва ветра, резко открылась. И сразу же напряжение покинуло закаменевшие плечи, так что следующий шаг, навстречу вошедшему, получился плавным, хищным…
— Ну, здравствуй.
Тот лишь молча склонил голову. Снял потертую шляпу, с которой текло ручьем, скинул на скамью у стены мокрую тряпку плаща. Оказался на несколько лет моложе хозяина дома, только-только пробиваются усы, такие же рыжие, как встрепанные короткие вихры, голубые глаза из-под золотистых загнутых на концах ресниц, глядят яростно, ненавидяще. Шагнув к столу, он оперся на него ладонями и замер.