— Ваша светлость, ваша душа во власти Сатаны, вы отошли от света истинной веры, и слуги врага рода людского находят у вас убежище, — епископ смотрел на герцогиню с непритворной скорбью, и не отрывал от неё взгляда, хотя в комнатах были другие люди: две женщины в ярких одеждах и шалях играли в карты, да так и застыли, не докончив движения, их глаза расширились от испуга и они замерли двумя большеглазыми птенцами какой-то диковиной птицы. Кроме них, у окна сидела седая косматая старуха, она клевала носом, и, казалось, даже не заметила вошедших. Рядом со старухой в большом блюде курились тонкой струйкой дыма пахучие травы.
— Я не желаю слышать подобных наветов! — холодно ответила Изольда. — Я молюсь Господу нашему за здоровье своего супруга и за спасение души его, и мои друзья, — она обвела женщин взглядом, — молятся вместе со мной. Все мы желаем лишь одного, чтобы болезнь отпустила супруга моего, его светлость герцога Жоффруа, и он выздоровел.
— Господу не угодны молитвы язычников, не прошедших таинства крещения и не отрекшихся ото зла, не приведённых к святому причастию. Здоровье его светлости герцога Жоффруа, за которое мы все молимся, всё хуже. Мы привели в дом богопротивных колдунов, и Господь отвернулся от нас. Покайтесь же, ваша светлость, и передайте в руки святой церкви этих отступников.
— Вы забываетесь, Жан! Именем герцога приказываю вам, прочь!
— Очень жаль, — отвечал епископ, — видит Бог, я не хотел насилия, но церковь, как строгий родитель должна порой силой возвращать детей своих на путь истинный. Прошу вас, сиры, отведите герцогиню в западную башню, и поступите с отступниками как должно.
— Нет! — прошептала Изольда, бледнея. — Вы не посмеете! Нет!
Но двое рыцарей взяли её под локти, мягко, но настойчиво. Когда она пыталась вырваться, пальцы до боли сжались на её руке, и тогда она поняла, что уже ничего не исправит. Женщины отчаянно кричали и бились в руках стражников.
— В темницу, — услышала Изольда спокойный, деловой приказ.
Так герцогиня оказалась в заточении в башне, на которую взбиралась раньше раз или два, чтобы окинуть взглядом всю Асиньону, изрытую расселинами долину и громаду здешних гор, старых, пологих, но всё же внушительных. В заточении время тянется медленно, и ни еда, ни сон не приносили больше радости герцогине. Она осунулась и похудела, в голове её носились мысли: она ненавидела предателя Жана, который недавно казался ей всего лишь мальчишкой, проклинала его со всей горячностью, на какую была способна, проклинала мужа, допустившего всё это, но следом тут же вспоминала о его болезни, и слёзы сами текли из её глаз, не зная стыда. Она горячо молилась о своём вызволении и об исцелении Жоффри, молила служанок, приносивших ей еду и свежую постель, передать его светлости записку от неё, и вечно перепуганная Маргарита даже взяла у неё записку, зажав её в потной ладони, но после отказывалась с ней говорить, и бледнела, лишь только Изольда заводила речь о герцоге. Ах, как не хватало ей старой нянюшки, строгой и верно! Но много уже минуло времени с того дня, как предали старую Фриду земле, и одно лишь было утешением все эти годы — исполнилась мечта нянюшки, и встретила она смерть свою в Святой земле, за что простятся ей грехи. Но ни мига не раздумывала бы Фрида, принимая записку от своей воспитанницы, и достало бы ей ума сделать, как должно, а от Маргариты не было толку! Изольда отчаянно сжимала ладони в кулаки и пыталась сдержать слёзы, и с новой силой охватывала её ненависть и к супругу, и к епископу, и к Асиньоне.