Федька протянула ему страницу. Он прочел про себя и произнес одно только слово:
— Ого!
— Не «ого», а так у француза было написано! — вступился за свой труд Бориска.
— А сам-то ты понял, чего нагородил? «Акробаты. Род греческих танцовщиков, которые бегали весьма скоро сверху на низ по веревке, привязанной к их брюху, и притом имея протянутые руки и ноги». Как ты это себе представляешь?
— Никак не представляю, я не ярмарочный штукарь.
— Ну так убери из книги. Коли у тебя — «Танцовальный словарь», то нужны ли такие загадки?
Пока Бориска думал над ответом, прибыл горячий кофей. Напоив приятеля, Шапошников весьма деликатно его выставил.
— Приступим, сударыня? — спросил он.
— Да, сударь.
— Комиссию мою исполнили?
— Званцев весь день в театре не показывался. Ни на уроке, ни на репетициях, ни на представлении.
— Занятная новость… Скажите, сударыня, есть ли у вас сорочки из тонкого полотна?
— Есть две, — ответила удивленная Федька.
— Предлагаю сделку. Я вам дам денег на полдюжины сорочек с тем, чтобы вы купили полотно в лавке Огурцовой, — сказал Шапошников. — Вам — сорочки, мне — сведения об Огурцовой.
— Так она же сама полотно аршином не мерит!
— Я научу вас, как добыть сведения… — Шапошников задумался. — Принимайте позу, а достоверное вранье для вас я изобрету.
Федька скинула шлафрок, надетый на голое тело, и улеглась.
— Дмитрий Иваныч, у меня сорочек довольно, — сказала она. — Вы мне лучше иным отплатите.
— А чем?
— За мной, когда я из театра бегу к вам, кто-то следить повадился. Я иду — он за мной, и до самой канавы провожает…
— Отчего до канавы?
— А там я наловчилась от него избавляться. Это кто-то из наших, из балетных. А я не хочу, чтобы он знал, где я ночую.
— Вы боитесь его? — вдруг спросил Шапошников.
— Нет, я никого не боюсь, а просто… просто незачем…
— Вы боитесь. И вы, сдается мне, знаете, отчего тот человек вас преследует, — прямо сказал Шапошников. Федька даже изумилась — вроде старалась сказать, как о странном недоразумении, а не вышло.
Живописец переменился на глазах — пропало беззаботное веселье, глаза опять сделались строгими, и если, подшучивая над Бориской, он словно бы помолодел, то теперь стало видно — не юноша, лет тридцать пять ему, пожалуй… вот и седина в коротких волосах блестит на солнце…
— Не знаю.
— Знаете. Кабы это был ревнивец — вы бы с ним и без меня управились.
Федька вздохнула.
— Да говорите же! — прикрикнул Шапошников. — В театре совершилось загадочное преступление, убийца — кто-то из ваших. Может статься, вам случайно сделалось известно то, что разоблачит убийцу! И вас до поры Господь берег, но чудеса-то по заказу не случаются!