— Ты отменно хорошо решил, Николашенька, — тут же согласилась Лиза, поняв, что про сугроб сказал Матвеич, но никак понимания не показав.
— Так что ты думаешь? Подлеца-то отбили!
— Как отбили?
— А ты представь — выходит из театра та фигурантка и идет к Екатерининской канаве, она приноровилась по льду переходить. За ней — мой подлец. За подлецом — то рыло, Полкашка, что Матвеич бог весть где отыскал, с ножиком наготове. И совсем уж в подходящий переулок вошли. А за ним еще люди крались! И когда оно, каторжное рыло, на подлеца набросилось — так тут, словно с неба свалились, какие-то черти. Один — с пудовыми кулачищами. Он-то Матвеичева протеже и уложил. Наш каторжник отбивался, сказывал — не только в подлеца нож засадил, но и в кого-то из тех бесов. Ну так его кулачищем упокоили, а подлеца утащили. На кой?! На кой, я тебя спрашиваю?
Услышав это, Лиза не на шутку испугалась.
— Погоди, погоди, мой друг, — зашептала она, хотя в собственной спальне могла хоть вопить во все горло. — Я не поняла. Тот, кто удавил дансерку, — мало того, что жив, так еще и похищен?
— Да. Кому он нужен, Лизанька? Этого я в толк не возьму. Кто следил за ним, кто? Для чего спас? Полкашка, пока с раненым возились, как-то отполз, скрылся, не додумался подслушать…
— Погоди, Николаша… сейчас затаиться придется… послушай меня, ради бога!..
— Слушаю.
— Тот, который дансерку удавил, с тобой хоть раз встречался?
— Нет, с Матвеичем.
— Матвеича услать из столицы надобно. Можно в Макаровку… — Лиза вздохнула и задумалась. — Еще нужно увезти Акимку. Ты ему вели, чтобы Акимку с собой взял и до поры там придержал. Коли кто-то в это дело полез, нам… тебе нужно беречь всех, кто в суде может подтвердить, что Орест повенчан с дансеркой. Иначе все это дело развалится, словно карточный домик. Погоди… ты еще что-то желал сказать?..
— Нет, Лизанька, что уж тут говорить…
— Ты не бойся, слышишь? — зашептала Лиза. — У нас… у тебя все складно выходит. Дансерка неприступность изображала, пока дурак Орест на ней тайно не повенчался, тогда лишь ему далась. Потом он опомнился — да поздно, она уж с прибылью. Где он был в ту ночь, когда ее удавили, — неведомо. И где был Платон — тоже неведомо, да только не в столице, куда-то братцы уезжали. А они ее отыскали в театре, выманили на рандеву — да и удавили, и тело там же бросили. Они же все ходы и выходы в театре знают — наша гвардия там живмя живет. Все очень просто — даже самый бестолковый судья поймет, особливо коли ему хорошо растолковать!
— Ежели нашего подлеца не достанут и не предъявят, как туза из рукава. Тут-то он и растолкует, кто ее выманивал…