Первым делом Федька подумала: вор! Но в руках у него ничего не было, и вид он имел растерянный. Впрочем, в доме Шапошникова могло быть сокровище, которое нетрудно унести за пазухой: любопытные бумаги. Решив предупредить живописца, Федька прикинула расстояние — и бегом кинулась к калитке. Она была готова в любой миг закричать «караул!» и громко звать Григория Фомича, а в доме ведь и кроме него мужчины живут, кто-нибудь да выскочит. Но не всякое благое намерение осуществляется. Уже ухватившись за калитку, она услышала отчаянный голос:
— Сударыня, сударыня! Стойте, Христа ради!
Федька заскочила во двор и оттуда высунулась.
— Сударыня, Христа ради, в которой стороне тут Невский?
Когда почти в полночь слышишь на пустынной улице такой вопрос — впадаешь в некоторое недоумение и не сразу осознаешь, что голос-то знакомый. Вдруг сердце заколотилось — оно прежде головы поняло, чей это голос.
— Санька? — едва выговорила Федька, и вдруг радость сделала ее тело невесомым, приподняла над снегом, понесла навстречу любимому.
— Санюшка, Санька!
— Федька!
Они обнялись. И неизвестно сколько времени простояли, держась друг за дружку, закаменев в объятии.
Санька опомнился первым.
— Ты как сюда попала?
— А ты как сюда попал?
— Меня здесь прятали, а ты? Что ты тут ночью бродишь?
— Да я тут теперь ночую, я нанялась…
— Что — нанялась?
— Приработок тут у меня. Такой, что нужно быть спозаранку. Вот, предложили ночевать — и ночую…
При мысли о том, что Санька узнает подробности этого приработка, Федька до смерти перепугалась.
— Так мы соседями были? — спросил Санька, которому и на ум не взбрело полюбопытствовать, что за утренний приработок может быть у фигурантки.
— Соседями! — отвечала, малость ополоумев от волнения, Федька. — А я-то как за тебя беспокоилась! Малашка мне все передала, и записочка твоя — при мне! Если бы только знал, как я сейчас рада!
— А знала бы ты, как я рад!
— Я знала, что непременно тебя увижу! Мне ведь все время музыка мерещилась — помнишь, первый дуэт Прометея и Пандоры, где пантомимное адажио и дуэт?
— Федя, ты не поверишь — и у меня этот дуэт в ушах звенел! Словно бы кто наигрывал на клавесине! — признался Санька. — И — раз, два, три…
Он отпустив Федьку, сделал глиссад, другой, настолько ловко, насколько это было возможно на снегу и в валяных сапогах. Федька глядела на него влюбленными глазами, обмирая от счастья. И вдруг отбежала, чтобы пойти ему навстречу, тоже с глиссадами, тоже с плавными движениями рук и плеч, даже с правильными взорами, сопровождающими искусно сложенные кисти, хоть те кисти и были в меховых варежках.