Последний звонок. С завтрашнего дня долгожданные каникулы.
— Петя!
Парень от неожиданности резко оглянулся. Завидев первую красавицу школы, улыбаясь, поспешил навстречу.
— Иди сюда! — На фоне буйно цветущей сирени её синие глаза особенно ярко выделялись. Стройную, точёную фигурку, опоясывал школьный белый фартук.
— Хотел тебе сказать! Если кто обидит…, — не договорил, она, схватив его за шею, властно вонзилась в губы. Внезапно, совсем неожиданно для неё, второгодник и двоечник ответил опытным нежным поцелуем. Мягко отстранился, заглянул в лицо, снова поцеловал. Крепко обнял. Застенчиво, чуть касаясь, провёл рукой по груди, по ягодицам. Снова, уже испуганно взглянул ей в лицо. Она не отвергла его, не дала пощёчину. Ласково потрепала по рыжему, жёсткому ёжику.
— Как тебе удалось? — начал он, — как удалось уломать «физика»? Представляешь, он перевёл меня в следующий класс! Ничего! — сморщил лоб. — Через год пойду работать, мамке помогу, — всё у меня получится! Теперь точно, — получится!
— А как туфли? Не жмут?
— Я отдам! — опустил глаза. — Вот увидишь, — заработаю и отдам!
Она взглянула на него, как тогда, в классе.
— Что-то не то брякнул! Да? — Он взял её руки. — Ты не ответила! Как тебе удалось?
— Как удалось? — отвернулась, высвободила руки. Отошла. Закрыв глаза, понюхала ветку сирени. — Знаешь, что такое шантаж? — Не ожидая ответа, — пригрозила ему: если он поставит тебе «неуд» за год, я обвиню его в изнасиловании, или в покушении на…
Петька широко открытыми глазами некоторое время смотрел ей в лицо, ничего не сказав, развернулся и ушёл.
— Петя! — услышал, не остановился.
Грустная и опустошённая она вернулась домой. Мама, как всегда, в конце учебного года, празднично накрыла стол. Не встретила, не бросилась радостно навстречу. Молча сидела, глядя перед собой.
— К нам приходили! Из милиции! Расспрашивали о твоей однокласснице. О нас с тобой. Хотели поговорить!
— В каком смысле: где я? О чём поговорить?
Та, не слыша: — Опять?!
Дочь увидела перед собой белое, словно полотно, лицо. Посиневшие губы матери напомнили о больном её сердце. Та прошла в комнату, присев на диван, устало уронила руки. Сильно сжала виски, подняла потухшие глаза:
— За что?! Что я сделала тебе, Господи?!
— О! Мамуль! — взвилась девушка. — Память-то у тебя, как я вижу, стала короткой! — Затем, неожиданно передразнила: — «За что»? — Злясь, скорее, на себя, выкрикнула, — за то!
Мать как-то затравленно, словно видит в первый раз, уставилась на дочь.
— Что смотришь? Забыла? Много чего с папочкой натворили! Двух пожизненных не хватит!