Мгновение я обдумывала — что делать, а потом, воспользовавшись тем, что жандармы отвлеклись, спрашивая что-то у мужа, быстро нагнулась, разыскала нужный листок и зажала его в кулаке. Но что было делать с ним дальше? Ведь и меня могли «пригласить» в полицию, обыскать — и тогда…
Незаметно я подошла к постели дочери и, сделав вид, что поправляю шубку, которой Оля была накрыта поверх одеяла, подсунула в эту шубку бумажный комочек.
Между тем, закончив осмотр книг, жандармы направились к спящей Оле.
— Не смейте прикасаться к моему ребенку, — категорически заявила я и взяла Олю на руки, вместе с шубкой. — Теперь можете продолжать…
Кроватка была перерыта так же тщательно, как и все остальное; но ничего в ней, конечно, не нашли. Обыск закончился, жандармы ушли, уводя с собой Пантелеймона Николаевича.
Глухая ночь стояла вокруг, на душе было тяжело, но унывать я не имела права. Едва процедура обыска окончилась, я кое-как привела все в порядок и тут же, зашифровав уцелевшие материалы, села писать Надежде Константиновне, сообщая обо всем случившемся.
Ночь прошла почти без сна; а на следующий день я узнала, что Лепешинского увезли в Петербург, и тут же начала распродавать наши немудрые пожитки, чтобы немедленно следовать за ним.
Приехав в Петербург, я прежде всего постаралась выяснить, где находится Пантелеймон Николаевич. Удалось узнать, что он был вначале в известной уже ему «предварилке», а затем его перевели в Петропавловскую крепость и заключили в Трубецкой бастион.
Режим содержания заключенных в Трубецком бастионе отличался особой суровостью. В разное время томились тут Писарев и Чернышевский, Александр Ульянов (старший брат Владимира Ильича, принимавший участие в организации покушения на Александра III) и многие другие революционеры. Все это я знала и дала себе слово — принять все меры к тому, чтобы вырвать Лепешинского из страшного каземата.
С помощью партийных товарищей мне удалось устроиться на работу в страховое общество «Надежда». Это на какое-то время обеспечивало мне заработок. Вскоре до меня дошли слухи о том, что пребывание в холодной сырой камере Трубецкого бастиона не прошло для мужа бесследно: он захворал. Что было делать? Самодержавие сгубило уже жизни сотен и сотен революционеров, прибавить к этим жертвам еще одну ничего для него не составляло. Необходимо было действовать, и немедленно.
Я решила лично отправиться к директору департамента полиции Лопухину.
В приемной Лопухина постоянно толпились посетители самых различных категорий. Ожидать приема приходилось по нескольку дней, и то без гарантии на успех. Я обратилась к дежурному чиновнику, записывавшему посетителей.