Несколько голосов, в том числе два или три из числа семерых, ответили:
– Будем делать, что прикажешь.
– Хорошо, – отвечал я, – я немедленно это узнаю. – И тут, взойдя в середину толпы, я взял за ворот одного молодого татарина и, выведя его вперед, сказал: – Я хочу наказать одного, чтобы показать, как я поступлю с другими ослушниками, – и, обратясь к голове, приказал подать розог. Видно, удельное начальство часто употребляло эту меру, ибо розги мигом явились на сцену! Стали раздевать избранного мною, который, с бледным лицом, ожидал жестокого наказания. Но я, видя безусловную покорность, остановил исполнителей.
– Довольно! – сказал я. – Я хотел только видеть, как вы исполните мое приказание! Вот один, которого я прощаю именем государя! За него я беру ответ на себя лично. Но вы прочие – все преступники, за вас я и просить не берусь!..
Тут раздался общий крик:
– Проси за нас! Проси за нас, губернатор! Мы все будем тебя слушать! Прикажи! Домы снимем и будем пахать на местах их.
– Молчать и слушать! – крикнул я. – Я знаю все! У вас уже у многих приготовлены подводы и уложено имущество, чтобы бежать, когда придет команда. Для этого я и команды не взял с собой, а приехал один. Вот видите – я посреди вас. Любой может пырнуть ножом в меня! Но я верный слуга государя – и не боюсь этого! На место мое назначат другого. Будут отыскивать и отыщут виноватого! Бежавши, земель своих не увезете с собой; поймают на другом конце России, потянут к допросу, накажут, а землю уже не возвратят и вместо временного занятая участка под общую запашку земля ваша навсегда останется казенной. В Симбирской губернии жителей много, а земель мало, найдут кем разрабатывать. Что же касается меня, пока я жив, я столь строгий и точный исполнитель воли моего государя, что, если бы он приказал мне виновных всех перевешать на собственной моей коже, я бы это исполнял до той минуты, пока последний вздох был в теле моем. Будете ли вы пахать?
– Сей же час будем, и вот увидишь сам, как это сделаем!
– Посмотрю.
Тут я приказал всем отправиться к делу, оставя при себе лишь молодого татарина, которого хотел наказывать и которого после прощения отец принуждал лизать пыль с моих сапог, до чего, разумеется, я не допустил его; я сказал ему, чтобы когда все будет готово, то чтобы он проводил меня туда, где будут пахать. Войдя в комнату, нашел, что еще не было и 4 часов пополудни, так мало потребовалось времени к обороту дела. Через четверть часа явился мой провожатый, и я пошел с ним через все селение, раскинутое, как вообще все татарские селения, на большом пространстве. Моему чиновнику, жандарму и исправнику (который в это время прибыл) я приказал остаться в волостной избе. Проходя селение, я заметил, что из-за плетней выглядывают головы. На вопрос мой, кто это, проводник отвечал: