Однажды, стоя в саду на террасе губернаторского дома, заметил я, что насупротив занимаются каким-то делом квартальный и причетники церкви. Я подозвал первого к себе и спросил, что они делают.
– Передаем по-иезуитское строение соборянам, – отвечал он. – Еще прежде я слышал, что в иезуитском костеле отличной живописи образа, и при этом случае мне вздумалось взглянуть на них.
– Спросите, – продолжал я, – у него ключ от церкви и прикажите отпереть для меня оную.
Квартальный тот же час воротился с донесением, что ключ у Ремезова. Я приказал сходить к нему и отворить церковь. Через четверть часа посланный вернулся с ответом, что Ремезов занят делами и ключа не дал. Я повторил приказание отворить церковь и объявил, что для этого не нужно самого Ремезова. Прошло еще четверть часа и тот же посланный донес мне, что Ремезов вторично ключа не дал, а велел объявить мне, что я могу церковь осмотреть и завтра, в 10 часов поутру, где он будет сам в эту пору. Полагаю, что каждого удивит таковой отзыв, следовательно, не мудрено, что он даже поразил меня. Но пока я еще разговаривал с квартальным, увидал я, что Ремезов едет на дрожках с полицеймейстером Глинкой к церкви. Глинка подбежал ко мне и объявил, что церковь отпирается, что он, Глинка, узнав от квартального об отзыве Ремезова, сам поспешил к нему и убедил его исполнить мое приказание.
По неосторожности, невзирая на то, что кровь уже закипала во мне, я пошел к церкви. Ремезов в коридоре вертелся еще у замка, и я приветствовал его словами:
– Что это вздумалось вам ослушиваться губернатора? Он же, не оборачиваясь ко мне, возразил:
– У каждого есть свое начальство, и я занят распоряжениями моего собственного, не разорваться же мне надвое.
Заметив неприличие этого объяснения, строго, громко, но вежливо я высказал Ремезову, что давно уже вижу стремление его, Ремезова, вывести меня из терпения, и главной виной этому признаю архиерея. Настоящий случай мне развязывает руки, и я, вернувшись домой, с эстафетой отправлю мое донесение прямо государю, как о необыкновенном случае оказанной мне дерзости. С этим я и ушел домой.
В церкви кроме меня, Ремезова и Глинки случился священник Лорионцевич.
Как ни мало пространство от церкви до дома, но жар во мне уже простыл, и я тотчас стал думать: донесу государю – Ремезов погибший человек, но за что же пострадают жена и дочь его; последняя – образованная в высшем кругу и милая девица. Оставить же без внимания поступок дерзкого попа считал невозможным и решил написать к обер-прокурору Синода Протасову.