В письме моем происшествие я описал кратко и дополнил только, что Ремезов замечен уже мной неоднократно умышленно мне пресекающим священником, а потому и просил за настоящий поступок образумить его взысканием и заставить быть уважительным к начальству.
По нахождению Дьякова в Петербурге к нему я описал все подробно, но в заключение сказал, что, не желая Ремезову зла, я удовольствовался краткой жалобой на него обер-прокурору (и приложил копию) и просил поддержать мою жалобу словесным дополнением.
Ремезов бросился к правителю дел, Глушкову, и вместе с ним особо написали какой-то вздор Дьякову, а сверх того к Смарагду Ремезов послал формальной на меня жалобу на двух листах.
Через несколько дней возвратился Дьяков, и первое слово его, которым он встретил меня, было:
– Скажите, пожалуйста, что у вас за история вышла с Ремезовым?
Я посмотрел на него с удивлением и отвечал:
– Вы, верно, шутите, ваше превосходительство, или не получили моего донесения?
– Нет, я получил вашу бумагу, – отвечал Дьяков, – но зачем вы писали прямо к Протасову; неужели вы полагали, что Протасов так и бросится к выполнению; он ко мне же передал ваше письмо.
– Сожалею более о вас и о Протасове, нежели о себе. Ну, тот по крайней мере меня лично не знает и может ошибаться, а вы за что меняете меня, губернатора, на дерзкого попа?
Дьяков вступился за Ремезова, утверждая, что он пользуется общим уважением, а к тому же он – священнослужитель и духовник его.
– Что он церковнослужитель, в том я согласен; но чтобы он, как священник, заслуживал уважения, – на это я никак не соглашусь. Он даже божественную литургию отправляет иногда без проскомидии, даже и в вашем присутствии.
– Я церковной службы не знаю, – возразил Дьяков, – а потому ни защищать его, ни спорить более с вами не стану.
Через несколько дней Дьяков прислал ко мне переданную ему от Протасова на меня просьбу Ремезова, полную лжи и неправды, и просил от меня объяснения. Я обратил ему эту просьбу назад и отвечал, что после моего донесения о происшествии я не имею ничего прибавить более, а с прошения я даже не оставил у себя к делам копии, ибо признаю постыдным иметь ее у себя в канцелярии.
Ремезову через консисторию и в оной сделали строгий выговор.