Загбой перебил мысли:
– Тима! Однако, спирт тавай. Загбой сокжой стрелял, мясо топыл. Латно ли делал?
– Ладно, – повеселел Дмитрий и кивнул Мукосееву. – Илья! Налей кормильцу в кружку. Заработал… Да мужикам скажи, пусть мясо помогут переложить, а то Ченка одна надрывается…
Приказчик пошёл выполнять поручение, а Дмитрий, тихо, так чтобы не слышали казаки, спросил у Загбоя:
– Куда Вороховы ушли?
Эвенк наигранно выпучил глаза, сделал вид, что удивился. Однако это у него получилось более чем забавно, так как, возможно, он врал первый раз в своей жизни.
– Моя не знай. Тайга пальшой, мозет туда, – показал на восток, – или туда… – махнул на юг. – Мой не видел. Голец хотил, сокжой стрелял…
«Сейчас не скажет. Надо потом с одним поговорить, по-доброму, или подпоить. Ну а сейчас хоть направление верное узнал», – подумал купец, логично понимая, что эвенк показал во всех неправильных направлениях, кроме одного верного – вверх по Туманихе. Значит, братья Вороховы где-то там.
Мукосеев принёс спирт. Загбой посмотрел в кружку, обиделся:
– Мало, отнако. Тавай польсе!
– Хватит с тебя. Хорошего помаленьку… – резко оборвал Дмитрий.
– Как-то? Десять ночей хоти, сокжой караулил, замерзай, не кушай толго. Тут мало, Ченке нато, мне нато, всем маненько нато. Харги глоток, Амаке глоток, за то, что утачу тавай…
– Обойдешься со своим Харги! – не подумав, вспылил Дмитрий. – Пей сам, а то и это отберу.
Загбой серьёзно посмотрел на него окаменевшим взглядом, потом вдруг выплеснул несчастные пятьдесят граммов в костёр, бросил Дмитрию кружку, вскочил на ноги, тяжело прошептал:
– Злой ты, отнако… Некароший.
Дмитрий опомнился, заговорил мягче:
– Постой, Загбой! Да пошутил я! Подожди! Иди сюда, сейчас налью полную кружку…
Но охотник что кремень: намокнет – искры не высечешь. Обиделся не на шутку. Не на то, что зять пожалел огненной воды, а на то, что разговаривал с ним, как с рабом, и оскорбил его богов. Ушёл в темноту, к оленям.
Трое старателей под руководством Ченки разгружали потки с мясом. Загбой помог мужикам, снял с учага спальник, тут же привязал к ногам животного чанхай, закрутился на месте, решая, куда бы пойти ночевать. Идти в чум не хотелось – там Дмитрий.
Спать у костра с казаками тоже. Сейчас ему надо было какое-то время побыть одному, поговорить с костром, обдумать ситуацию, приглушить боль обиды. Один из старателей, увидев его замешательство, дружелюбно предложил:
– Что, Загбой Иванович, думаешь, куда идти ночевать? Не думай, айда к нам, у нас костёр жаркий да чай горячий! Почему и ночь коротка.
Сказал – что материнской рукой погладил. Загбой чувствует, что к нему относятся чистосердечно, с добром. И не только сейчас, так было всегда, когда он впервые познакомился со старателями. Те, в свою очередь, общаются с охотником на равных, видят, что ради блага других людей эвенк готов выпрыгнуть из своих драных штанов. Мужики знают, что Загбой честен и справедлив – как ребенок, никогда не обманет и не бросит в трудную минуту. Потому и разговаривают с ним на равных, считая его своим человеком.