Вошли Зейдеманы… Они сейчас встретили Наташу с Феклой Андреевной… Обе помчались к Бутыркам нагонять демонстрантов… Сияют… А Таня с Бессоновой впереди, в толпе.
— Мы их видели на Долгоруковской… Несут знамя…
— А знаете, кого мы встретили?.. Федора Назарыча… Его утром выпустили… Помчался на митинг, в университет.
Они сели завтракать, а Тобольцев взял извозчика и велел гнать к Бутыркам… У Подвесков он нагнал демонстрантов и вмешался в толпу, сияющий и опьяненный.
У Майской все еще сидели за чаем, когда вдруг услыхали тревожный, быстрый топот с черного хода. Все невольно вскочили, охваченные жутким предчувствием. На пороге показался задыхающийся, бледный Бессонов, в расстегнутом пальто. Шапка его съехала на затылок. Черты исказились от ужаса.
— Николай Павлович… убит…[265]
Женщины ахнули. Крик сорвался c уст Потапова. Он стоял, подавшись вперед, держась за стол, белый и страшный, как будто сама смерть вошла в эту дверь и коснулась его рукой.
Был холодный, угрюмый осенний день[266], когда Тобольцев с Анной Порфирьевной в извозчичьей пролетке и Капитон с Фимочкой в другой, медленно лавируя среди растущей толпы, подъехали к Лубянской площади. У Владимирских ворот целой шеренгой расположились ломовики с пустыми полками. Все стояли на телегах, вытянув шеи, и через толпу глядели на Мясницкую. Тобольцева поразило огромное количество «серого» народа, среди которого терялись лица «господ». Не было уступа на стене, окна, фонаря, на котором не чернелись бы фигуры людей. Стояли даже на крышах домов… Полиция отсутствовала и, тем не менее, поразительный порядок и сдержанность царили в этой наэлектризованной ожиданием толпе. Тишина нарушалась только громким фырканьем и сердитым ржаньем ломовых лошадей. «Да ну, дьявол!.. Чего кусаешься?.. Ну тебя!.. Стой!.. Че-ерт…» — раздавались подавленные восклицания. Два подростка-гимназиста и барышня в белой шапочке умоляли огромного, мрачного, бородатого ломовика: «Позвольте нам на полок влезть… Нам ничего не видно».
— Еще проломите… Чего там? И так хороши…
— Ну пожалуйста… Мы легонькие, — чуть не плача, просили они.
— А тебе жаль полка? Обормот! — прикрикнул другой ломовик, молодой, еще безусый парень.
— Чаво?
— Обормот, говорю… Доски жалеет. Ишь сам взгромоздился, как верста коломенская!
— А ты не мешайся… Пес желторотый!..
— Не мешайся! — передразнил молодой.
— Тише вы!.. — прикрикнула на них кучка приказчиков. — Забыли, где?.. Не кабак тут, чтоб ругаться!
Молодой ломовик усмехнулся: «Эй, господа!.. Полезайте ко мне! Барышня, лезь и ты!.. Давай руку!.. Всем места хватит…»