— Почему? — Андрей внимательно смотрит на Кирилла.
— А мне работать надо! — Кирилл поднимает на Андрея белые от бешенства глаза. — Понимаешь? Работать!
— Всем надо, — пытается шутить Даниил.
— Нет, — взвивается Кирилл и кивает в сторону Андрея. — Вот он может проветриваться, по траве ползать! Он может! А мне это просто не нужно, понимаешь?! Мне работать нужно!
Кирилл страшно взволнован. Его трясет, словно в лихорадке.
— Сколько ни работай, все равно толку не будет, — не то себе, не то Кириллу говорит длинный хрипатый инок.
Зачерпнув полные ведра воды, девка медленно поднимается в гору. Фома глядит ей вслед и протягивает льдинку Андрею:
— Какого цвета льдышка?
— Отстань, — не взглянув, сердито бросает Андрей и, отчетливо выговаривая каждое слово, обращается к Кириллу: — Ступай в келью и молись, я к тебе приду скоро.
Странно улыбаясь, Кирилл смотрит на Андрея.
Покачивая полными ведрами, девка скрывается за сугробами. Фома кладет льдинку в рот.
— Все, я готов! Спекся! Смотрите! — длинный монах с трудом встает с колен, оскалившись, показывает всем сведенные судорогой руки и идет вдоль прорубей, засунув под мышку мокрую рубаху. — Сдались мне портки эти! Да я лучше в грязном сорок дней в пещере просижу! — кричит он. — Ибо сказано: не заботьтесь для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, а тело — одежды? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут!
Вдруг Кирилл, мимо которого, размахивая исподним и причитая, проходит длинный, хватает его рубаху за рукав и тянет к себе, задыхаясь и торопливо бормоча:
— Давай, давай, я выполощу, давай! Давай, говорю тебе!
Монахи прекращают работу и в изумлении смотрят на Кирилла.
— Давай сюда, ну! — с угрозой и отчаянием кричит Кирилл, вырывая рубаху из рук длинного, бросается к проруби и начинает полоскать, брызгаясь и опустив и ледяную воду рукава рясы.
— Ты что это, брат? — шепчет пораженный Андрей.
— Проучить надо их, слышишь, проучить, иначе пропало все… — так же шепотом, захлебываясь, бормочет Кирилл.
Вдоль реки по безлюдной дорого мчится всадник. Все ближе глухой топот, и вот уже взмыленный конь скользит по льду, и из-под его копыт веером разлетаются комья снега. Дружинник весело смотрит на чернецов, застывших у прорубей, проводит рукой по заиндевевшим усам и бороде.
— Мне бы Рублева Андрея увидеть, дело у меня к нему! — заявляет он вместо приветствия.
Андрей встает с колен и кричит издали:
— Я Рублев!
Дружинник прыгает на лед, делает несколько шагов по направлению к Андрею и неохотно кланяется ему в пояс.