— Ты уж прости меня… Это я так… Неумен просто… Прости, Даниил… Христа ради…
Даниил не отвечает и, не оборачиваясь, медленно подымается в гору.
— Согрешил, прости… — не отступается Андрей. — Только правду я тебе всю сказал… Попутал бес в Москве… Согласился. Кто ж от такой чести откажется… этакий собор расписывать. Прости… согрешил… Только не уходи… а то, ей-богу, пропаду вовсе, Даниил… Молю, не уходи…
Даниил останавливается и поднимает на Рублева насмешливый взгляд:
— Куда я тебя, непутевого, брошу?
Андрей, не поднимая головы, стоит посреди дороги и смотрит в землю.
— Теперь уж все… — тихо продолжает Даниил. — Вон архиерей гонца послал в Москву на нас жалиться…
Андрей и Даниил входят в собор.
— Хоть убейте, — говорит Андрей и откашливается. Голос у него сухой и хриплый. — Не знаю, что писать.
— Как не знаешь? — спрашивает Фома. — Страшный Суд нам наказано писать.
Андрей стоит посреди собора босой, в пыльной рясе, с почерневшим от солнца лицом. Снаружи доносится верещание стрижей.
— Понимаешь, в чем дело? — обращается он к Фоме. — Я так думаю, что лучше вовсе не писать Страшный Суд.
— Как? — изумляется Григорий.
— Я хочу… — начинает Андрей и сникает, — ничего я не хочу, ничего… И все…
— Ну вот! — вдруг объявляет Фома и встает. — Ухожу я от вас!
Все смотрят на Фому, который берет с лесов мешок и начинает бросать в него свои пожитки.
— Не по мне такая работка! Спасибо вам всем за ласку, за подзатыльники. Кое-чему научили. А теперь хватит. Я работать пойду!
Андрей молча стоит, опустив глаза и постукивая палкой по каменным плитам. Со двора неожиданно влетает прохладный ветер и шевелит полы его рясы.
— Церковь в Пафнутьеве расписать пригласили, — продолжает Фома, — невелика честь, да есть! Страшный Суд писать ухожу! Ну, кто со мной? — Никто не отвечает. — Ну ладно. Тогда оставайтесь, только не жалейте потом! — Фома поворачивается и, не взглянув на учителя, уходит.
Андрей поднимает глаза и видит перед собой нестерпимо белую стену. Такую белую, что ему кажется, будто окружает его со всех сторон густой белесый туман, отчего лица товарищей становятся чужими, черными на фоне невозможно белых стен, и ни одна линия не оскверняет их абсолютной поверхности.
Андрей бессознательно делает несколько шагов, нагибается над ушатом с разведенной сажей и, зачерпнув горстью, бросается на белую стену.
Вспыхивают черные полосы и оскорбительно бессмысленные раны на снежной поверхности. Разводы. Зигзаги. Брызги. Угольные отпечатки взмаха.
С ужасом смотрят на обезумевшего Андрея его помощники.
Андрей закрывает лицо руками и, облегченный этой животной ненавистью, вырвавшейся так неукротимо и неожиданно, опускается на пол.