Монотонно шумит дождь, и мальчишеский голос звенит под сводами собора:
— …но если жена растит волоса, то для нее это честь, так как волосы даны ей вместо покрывала. А если бы кто захотел спорить…
— Даниил! — зовет Андрей. Он весь обмяк и стоит посреди храма, беспомощно улыбаясь.
— Праздник, Даниил! Праздник! А вы говорите Страшный Суд! Какие же они грешницы, даже если платки снимали?
Все смотрят на Рублева взволнованные, не понявшие еще, но уверенные в том, что завтра с утра они начнут работать. Нет больше белых стен.
В собор входит Андрей, мастера, за ними Патрикей и дурочка. Мастера страшные, утомленные многомесячной работой, худые, одичавшие.
Андрей закрывает глаза ладонью и долго привыкает к темноте. Потом поднимает голову и смотрит вверх на свой радостный Страшный Суд.
Плавно движутся одна за другой полные высокого благородства и нежности с простыми русскими лицами Праведные Жены. Тихие, полные надежды глаза, спокойные позы, правдивое изящество которых уверяют в их реальном существовании и святости их женского существа. Светлые лица сестер, матерей, невест и жен — опора в любви и в будущем…
В пустом храме раздается счастливый смех блаженной.
Нашествие. Осень 1408 года
Один из последних дней поздней осени.
Холодное солнце долго не может справиться с инеем, осевшим за ночь на мертвую траву и прозрачный лес.
В высоком, поредевшем к зиме кустарнике хоронятся на лошадях двое дозорных. Перед ними сквозь путаницу ветвей до горизонта расстилается желтое, давно уже убранное поле.
— Знаешь, как по-татарски «дерьмо»? — спрашивает старшой дозорный, слезая с коня.
— Не-е… а как?
Старшой принимается молча отстегивать колчан и отцеплять меч.
— А ты знаешь? — спрашивает молодой.
— Два года горб на них в плену гнул. Спасибо братану — выкупил.
Но успевает он спустить порты и присесть, как молодой, привстав на стременах, горячо и громко шепчет:
— Идут! Едут!
На самый край поля из-за горизонта один за другим выезжают всадники. В чистом осеннем воздухе мелькает пестрая одежда и сверкает оружие.
Разметая рыжие листья, дозорные вымахивают на лесную дорогу и, пригнувшись, исчезают за деревьями. Вот впереди, за черными стволами, тускло замерцали княжеские хоругви, копья, засинел дымок костров — вдоль опушки выстроилось конное русское войско.
Дозорные подлетают к сидящему у костра младшему князю.
— Едут, князь! Едут!
— Татары! — князь бросается в седло. — Далеко?!
— Порядком!
— Через поле!
Спешившиеся устремляются к лошадям, весь княжеский полк приходит в движение. «Татары! Татары!» — летит с одного конца войска на другой.