боге. Так же, как бестактно рассказывать подружке, как ты повеселилась на вечеринке, на
которую та не была приглашена. Бог покинул меня. Так что не надо тыкать меня носом в
то, как благосклонен он к тебе.
Я кладу телефон на кухонный стол.
— С одним звонком покончено, — говорю я. — Можно мне перед другим принять
душ?
Анна кивает.
Я иду в ванную и встаю под струи воды. Меня мучают вопросы, с чего начать
следующий разговор и к чему он может привести. Родители предложат прилететь ко мне
сюда? Это было бы ужасно. Или они даже не подумают подобное предложить? Это было
бы еще хуже.
В дверь стучит Анна, и я выключаю воду. Уверена, она думает, что по своей воле я
никогда не выйду из ванной, а я не хочу, чтобы подруга волновалась обо мне еще больше,
чем волнуется сейчас. Я в состоянии вытащить себя за шкирку из этого чертова душа.
Пока в состоянии.
Я накидываю на себя халат и беру телефон. Если не сделаю этого сию секунду, то
не сделаю вообще, так что хватит оттягивать этот момент.
Набираю домашний номер. Отвечает отец.
— Это Элси, — говорю я.
— О, здравствуй, Элеонора.
Полное имя, произнесенное им, как плевок в лицо, напоминающий мне о том, что я
не та, кого они хотели. В свой первый день в детском саду я попросила всех звать меня
Элси. Воспитателю я объяснила это тем, что Элси — сокращенное имя от Элеонора, но на
самом деле мне это имя нравилось с тех самых пор, как я увидела корову Элси на
упаковках с мороженым. Лишь через пару месяцев мама узнала о том, что происходит, но
как бы она потом ни старалась, убедить моих друзей называть меня Элеонорой не смогла.
Это был мой первый детский бунт.
— У вас с мамой есть свободная минутка? — спрашиваю я.
— О, прости, мы уже одной ногой за дверью. Я потом тебе перезвоню. Хорошо?
— Нет, это вы меня простите. Мне нужно поговорить с вами прямо сейчас. Это
очень важно.
Отец просит меня обождать.
— Что случилось, Элеонора? — берет трубку мама.
— Отец тоже на линии?
— Я здесь, — отвечает он. — Что ты хотела сказать?
— Помните, я говорила вам о мужчине, с которым встречаюсь? О Бене.
— А-ха, — рассеянно отзывается мама. Словно красит губы помадой или
наблюдает за тем, как прислуга складывает постиранное белье.
Я не хочу этого делать. Что хорошего в этом? Что хорошего в том, что я произнесу
это вслух? В том, что я услышу это их ушами?
54
— Бена сбила машина. Он умер.
Мама охает.
— О боже, Элеонора. Мне так жаль это слышать, — соболезнует она.
— О господи, — вторит ей отец.
— Я не знаю, что сказать, — добавляет мама. Но молчать для нее невыносимо,