Отправившись на свидание, мы уселись в столовой отеля, и вскоре к нам подошел слуга и просил Леопольда пойти за ним к господину, который ожидает его.
Он оставался недолго и, вернувшись, сказал, что Анатоль просит меня подняться к нему со слугой, который проводит меня.
Я пошла, твердо решив покончить с этой игрой. Очень стильный слуга, не принадлежавший к отелю, заставил меня подняться по лестнице и провел по длинным коридорам в очень изящную, блестяще освещенную гостиную, а оттуда в другую, совершенно темную. Слуга удалился, и я осталась в темноте.
– О, Ванда, прошу тебя, подойди ко мне, – произнес нежный и тихий голос в темноте.
– Это ты, Анатоль?
– Да.
– Проводи меня, потому что я ничего не вижу.
Мгновение длилось молчание. Затем послышались в моем направлении медленные, неуверенные шаги; какая-то рука коснулась моей и повела меня к дивану.
Я молчала от изумления!
Человек, подошедший ко мне и сидевший теперь рядом со мной, не был, конечно, тот Анатоль, с которым Леопольд беседовал в Брюке; он был маленького роста и, насколько я могла различить в темноте, калека; звук голоса его был детский, какой бывает у горбатых, – это не был глубокий и сильный голос Анатоля, восхитивший моего Мужа.
Кто же это был?
Я говорила с ним, но бедняга почти не мог отвечать от волнения.
Мне было жаль его, и я скоро ушла.
Когда я рассказала мужу, каков был мой Анатоль, он тоже ничего не понял. Тот, с которым он только что разговаривал, был тот же самый, высокий, сильный человек с красивым, глубоким голосом, который он раньше слышал в Брюке.
С досады я написала Анатолю, как только мы вернулись домой. Делая вид, что мы не заметили никакой перемены, я сказала ему, что поняла теперь настоящую причину его отказа, происходившую благодаря его наружности, а также, что очень огорчена его оскорбительным для нас недоверием…
Вот вкратце все, что я написала ему, в тот же вечер отослав письмо.
На другой день, когда мы все еще сидели в столовой после завтрака, кто-то позвонил; служанка подала мне письмо, прибавив, что какой-то господин ждет моего ответа.
Записка была от Анатоля, вернее – от несчастного, с которым я беседовала в отеле «Слона»; он просил меня принять его одного.
Так как мой муж, дети и Канф были все в столовой, мне пришлось велеть проводить незнакомца через кухню, детскую и кабинет Леопольда в мою комнату, служившую нам также гостиной.
В то время, как я вошла в комнату, в другую дверь вошел молодой человек, маленький и горбатый, с рыжеватыми волосами и с грустным, кротким и бледным лицом, какие часто бывают у калек.