Схема должна быть такой: этому самому Малышеву надо засунуть более-менее приличную сумму. После чего на одной из встреч с милицией объявляется будто невзначай, что последние дни Малышев буквально преследовал бывшую жену с неизвестной свидетелям целью. Потом Тонька как старая подруга не то должна проговориться, не то вспомнить, как в день убийства, то есть 8 мая, Малышев несколько раз звонил бывшей жене, просил о встрече, и та, разумеется, отказывалась, вызывая его неправедный гнев. Также кто-то, уже не Тоня, а например, Олег Александрович, знакомый, естественно, по клубу кооператоров со своими коллегами, показывает, что Малышев собирался вступать в кооператив и искал деньги в долг, чтобы внести первый пай. Не с пенсии же престарелой матери ему набрать эту сумму. Детали еще есть возможность додумать, а кончать дело нужно инсценировкой самоубийства, как раз накануне задержания и разоблачения. Истерик испугался ответственности, полез в петлю или в Яузу. А пока операция с Малышевым прорабатывается, нельзя упустить и вариант, который дарит жизнь. Надо помочь милиции найти свидетеля по заявлению Городницкой. Без свидетелей эта дамочка в лужу сядет, это ясно. А «Эллада» останется без навара.
Утром Гриша отвез тетку в «Афродиту» — Арбузов распорядился, несмотря на траур, не прекращать работу: весна, от заказчиц отбоя нет. Отвез, и в «Элладу» не поехал, а устроился во дворе «Афродиты» под кустом сирени с книжкой. Глянуть на Гришу — ну, прямо-таки образцово-показательный студент, усердно готовящийся к сессии.
Гриша вдруг вспомнил себя — счастливого первокурсника, без блатов и взяток поступившего в вуз, про который всю жизнь мечтал.
Вспомнил, каким он был на третьем курсе — роскошный парень, любимец однокашников и деканата, мастер спорта по самбо. Вспомнил и тот новогодний бал в областном педе, ту минуту, когда он познакомился с Верой, а потом с ее отцом. «Что вы собой представляете, молодой человек? Вы не располагаете даже совминимумом», — полупрезрительно, полунасмешливо, полусочувственно сказал тогда Макс. А когда Макс понял, что у Гриши с Верой не пустая интрижка, вызвался помочь… Ну что ж, если «совминимум» — это квартира, машина и дача, то Гриша уже начал над минимумом приподниматься.
Предаваясь приятным воспоминаниям, Гриша, однако, зорко следил за жизнью двора. От дома, где проживала Городницкая, то и дело откатывали черные персоналки и разноцветные личные «Жигули». Из двух старых домов унылого селикатного кирпича выходили такие же унылые люди и брели куда-то, озабоченно глядя перед собой. На солнышко вышло несколько молодых мам с колясочками, появилась детвора. Но это совсем не тот контингент, на который рассчитывал Горохов. И только около одиннадцати часов Гриша увидел искомое. К соседней лавочке шаркающей походкой подходил старик с авоськой, в которой позвякивали пустые бутылки. На старике надет выношенный китайский макинтош образца 54-го года, кепка-аэродром образца конца шестидесятых. Покажи мне, как ты одеваешься, я скажу, кто ты. Старик сел напротив Гриши и застыл. Все ясно: абориген двора, ждет сотоварищей, чтобы сдать постпраздничную посуду, купить бутылку «красняка» и, «оклемавшись», забить козла.