— Она права, — мрачно заметил участковый.
«Ведь и я начал путь с середины социальной лестницы, — вдруг подумал Сиволодский. — Что же, кто-то ненавидел меня за это? За то только, что я прочно стоял с рождения на средней ступени, до которой добрались мои отец и мать, инженер и мэнээс. Немецкая спецшкола, спортивная секция и не бокс, не футбол, а ватер-пол. Потом университет. Попал бы я туда, кабы не оказался мастером спорта? Потом сразу — Петровка. Получил бы я приглашение в МУР, если бы не закончил юрфак с отличием? Потом министерство. Взяли туда не за одни красивые глаза. И только мне одному известно, сколько приходится вкалывать. А инспектор и участковый про меня знают, что у меня на работе буфет, пропуск в спецполиклинику, путевки. И именно этим я в их глазах почему-то прежде всего отличаюсь от рядовых работников милиции».
Титова вдруг вскочила со скамейки:
— О, вон Ира Ломакина идет. Эта девушка знает все про всех. — Вера побежала навстречу странному существу, пол которого Сиволодский на глаз не взялся бы установить. Брюки, мужской свитер на квадратных плечах, походка вразвалочку, рост за сто восемьдесят, густая челка, короткая стрижка.
Титова смотрела на Иру Ломакину снизу вверх. Ира хмуро глядела на трех милиционеров.
— Ну, чего? — вдруг услышали они девичий голос.
— Ирочка, познакомься, это наш коллега, который занимается расследованием…
— Знаю.
— Капитан Сиволодский Михаил Игоревич. Михаил Игоревич, это Ира Ломакина, мастер спорта по гандболу, наша знаменитость. Ей уже шестнадцать лет. Очень серьезная девушка. Когда-то она у меня училась в начальных классах…
Сиволодский недоумевал, с какой стати Титова лебезит перед девчонкой. Впрочем, ей лучше знать свои кадры. А может, в первом классе эта громила была трогательным голубоглазым пупсом с белым бантом, и Титова по сей день млеет от воспоминаний?
— Чего, Наталь-Сергев, сказать-то? Городницкая брешет. Вот все говорят, конец привилегиям. Пускай этот дом расселяют тогда. И будет полный порядок. Никто никого не бил. Понятно? — Ира посмотрела на Сиволодского так, как взглянул бы, наверное, рассерженный докучливым вниманием снежный человек — по крайней мере Сиволодский почувствовал себя именно под таким не слишком доброжелательным взглядом.
— Дальше, — рубила девушка слова, — нечего на Зойку лить. Она в колонию не собирается. Ей надо школу кончать, специальность получать и от семьи отрываться. Она из Москвы так и так уедет, если вы ее не упечете ни за что. У них с Виталькой алиби — они были в клубе. Спросите Комарова Игорька, он там диск-жокей. Он скажет. Если что, я из него сама кишки выпущу. И не трогайте Зою. Она боится дома ночевать. Думает, заберете. Начиталась, наслушалась. — Ира Ломакина весьма выразительно фыркнула.