Комиссия, руководствуясь личным вкусом, пристрастиями и опытом, выберет троих лучших, посеяв в душах оставшихся ощущение бездарности, ненужности, непричасности, непрофессионализма. Все заметно волнуются, как будто выбор этот приобщит победителя к неким райским кущам, к небожителям, принятым в высшие эфемерные сферы, где по кудрявым облакам прыгают ручные серебрянокрылые Пегасы.
Белые стены плотно увешены картинками и фотографиями. На мой взгляд, много всякой белиберды — концептуальной, декоративной и абстрактной. Очень популярны заливки из эмали. Изредка попадаются интересные работы. Запомнилась скульптурка–гроб. Oбёрнут американским флагом, на нём корчится чернокожий солдат с оторванными по колено ногами. Читаю табличку. Да это же скульптурка Марии! Молодец! Не могу точно припомнить — та ли это надоедливая испанка или другая женщина, с которой мы вместе дежурили на открытии и делали бутерброды для фуршета. Пропихиваюсь сквозь толпу. Никого из знакомых не встречаю, ни предполагаемой Марии, ни Лиз. На меня никто не обращает внимания, как будто я невидимка. Выбрасываю пластиковый стаканчик в урну и, решившись, рывком открываю дверь в пустую, продуваемую ледяным ветром улицу.
Решаю до следующего пункта проверки идти пешком. Это далеко — на 26‑й стрит и 11‑й авеню. Прохожие редки. Почти все мужики одели ушанки, а вот некоторые дамочки бегут с непокрытыми головами, с посиневшими носами. У них течёт из глаз и носа и красоты никакой. Начиная с 8‑й авеню улица окончательно пустеет. Дома на глазах ветшают, становятся уже и ниже, вывески скособочены. Сразу за 10‑й авеню начинается нежилой район, скопище гаражей и заводов. В них теперь открываются галереи. В пустырях, заваленных отходами, растут новые многоэтажные здания, в которыe втиснуты многочисленные выставочные залы. Уж на что мрачное, заброшенное место, недавнее прибежище для наркоманов и проституток, но тем не менее в галереи не прорваться. В фаворе у них концептуализм, то есть «чем хуже, тем лучше…»
Вижу в окнах первого этажа холсты с безумными сочетаниями пятен, на одной из белых стен сидят огромные железные пчёлы. Сверяясь с бумажкой, нахожу дом номер 526, здесь в галерее под незамысловатым названием «Номер один» выставляется один из наших. Захожу в загромождённый балками и коробками мрачный холл. Пусто. Кругом наглухо закрытые железные двери. Нахожу кнопку лифта и вдавливаю её в грязную стену. С ужасом слушаю грохот спускающейся кабины, в щели между дверью и стеной мелькают шершавые бока натужно скрипящего троса. Кабина распахивается, и индус, одетый в такую неуместную здесь форму лифтёра, галантно приглашает меня войти.