результате аварии. Еще доктор сказал, что сын, возможно, больше никогда не сможет ходить,
― и она снова плачет. На этот раз сильнее. ― Понимаешь, Августа? Ангел может никогда не
встать на ноги. Он не будет ходить, Августа. За что все это моему мальчику? ― мама Ангела
закрывает лицо руками, и она сотрясается в рыданиях.
Я не могу пошевелиться, или что-нибудь сказать. Я ― пустая оболочка. Внутри меня
ничего нет. Возможно, это потому, что я в шоке. Но скоро, очень скоро, на меня навалятся
чувства, и тогда я сойду с ума.
Я делаю медленный вдох, несколько секунд не дышу, а затем резко выдыхаю. И чувствую
боль в груди, но болит не сердце. Болит моя душа. Теперь я ее ощущаю. Теперь я уверена, что
она существует, потому что что-то изнывает, но не органы. Что-то неосязаемое и необычное, но
оно точно есть. Затем на меня со скоростью снежной лавины обрушивается паника, и я жадно
глотаю воздух. Я задыхаюсь, задыхаюсь, и это так больно, так мучительно.
Мой Ангел. Что с тобой произошло? Почему все это случилось? Почему именно с тобой?
Почему сейчас? Почему вообще? Он сейчас страдает… Мой друг сейчас сломлен, и я ничем не
могу помочь ему. Я не могу ослабить его боль. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, что мне
думать, потому что моя голова пуста изнутри. Все мысли съедает боль.
― Ангел сам не свой после того… после того, что случилось с ним, ― произносит
Виолетта Александровна. Я смотрю на нее, но не вижу ее лица. ― Он ни с кем не хочет
разговаривать, никого не желает видеть, и мы с Витей очень переживаем за него. Я никогда, ―
она громко сглатывает, ― никогда не думала, что мой сын может так… страдать. Это
невыносимо, Августа. Смотреть на него, видеть его безжизненное лицо. У него даже голос
изменился.
Я знаю.
Я это заметила.
― Он не встает с постели вот уже два дня, ― продолжает женщина. ― Говорит, что не
сядет в инвалидное кресло.
Я закрываю глаза. Каждое слово Виолетты Александровны ранит меня в самое сердце,
глубоко, причиняя адскую боль.
― Я не знаю, что мне делать, ― всхлипывает она. Я тоже. ― Все это свалилось так
неожиданно… И… Ох, Боже мой. Я не могу…
Я не чувствую своего тела. Я вообще ничего не чувствую, кроме боли и непонимания. Но
я точно знаю одно. Я все еще больше всего на свете сейчас хочу увидеть Ангела, потому что…
потому что тогда мне станет легче, и я знаю, что ему тоже.
― Августа, ― когда Виолетта Александровна произносит мое имя так тихо и робко, я
вздрагиваю. ― Я могу тебя попросить кое о чем?