своих одноклассников еще больше. Каждый день, проведенный с ними, лишает меня огромного
количества нервных клеток, но придает больше уверенности в том, что я правильно поступаю,
не подстраиваясь под них и игнорируя всеми возможными способами.
Так что да, все нормально.
― Выходные сидишь дома с папой, ― говорит мама. ― У меня работа. Нужно
разобраться с кое-какими документами, ― и я не ошибаюсь, когда слышу, что она говорит это
без тяжести в голосе.
Каким-то совершенно парадоксальным образом работа является для моей мамы способом
расслабления и отдыха. Там она чувствует себя как рыба в воде, а дома ее словно вытаскивают
на сушу, и она начинает задыхаться.
Я наблюдаю за мамой. Она отходит от плиты и начинает резать помидоры с огурцами на
доске. Затем летит обратно к сковороде, где что-то жарит, и ворчит себе под нос.
― Сделай бутерброды, ― говорит она мне. ― Жареная картошка на ужин отменяется.
Я вздыхаю, качаю головой и иду к холодильнику. Внезапно чувствую резкую боль в
сердце и останавливаюсь... нет, я замираю, зависаю, не в состоянии шевельнуться. Боль тесно
сковывает сердце и сжимает его, а затем начинает стремительно темнеть перед глазами, и я
вытягиваю руки, начинаю нелепо болтать ими в воздухе, надеясь за что-нибудь ухватиться,
потому что ощущаю, что начинаю падать.
Все происходит стремительно. Последнее, что я слышу, это как мама выкрикивает мое
имя.
И я проваливаюсь во тьму.
Я редко падаю в обмороки, но когда это случается, и я прихожу в сознание, то чувствую
себя так, словно меня переехал каток. Доктор говорит, что мне нужно как можно меньше
волноваться. Родители знают, что все мои проблемы исходят из проблемных отношений с
одноклассниками и, вообще, с людьми. Но ни мама, ни папа не задумывались, что мне не
хватает и их. Не хватало. Не хватало больше кислорода. Но это было раньше. Сейчас мои
чувства похожи на камень… но за твердой оболочкой, где-то глубоко внутри, я знаю, что есть
свет.
Я не просыпаюсь весь вечер, сплю ночь и почти весь следующий день. Я пропускаю
субботние занятия. Я не знаю, что родители сказали Светлане Александровне. В этот раз я
ощущаю какую-то особенную слабость, когда открываю глаза, но боли в сердце больше нет.
Первую секунду мне кажется, что я не дома, что я вообще не я, и это тело не мое, потому что я
его не чувствую. А затем, когда зрение ко мне полностью возвращается, я вижу белый потолок
своей комнаты, включенный торшер и темноту за окном. Сквозь толстый слой ваты в ушах я