У самолета визжит тормозами санитарная машина. С ее подножки спрыгивает командир полка и спрашивает у меня.
— На чем вы прилетели? На этом решете?
Самолет действительно был как решето — весь зиял пробоинами от мотора до хвоста. Командир подошел ближе и заботливо спросил:
— Сам-то как?
— Да вот что-то нога… — как можно спокойнее сказал я.
Тут меня подхватили крепкие руки подбежавших товарищей и понесли к машине. Через минуту с меня сняли сапоги, а в ноге обнаружили осколок, засевший ниже щиколотки. Молодая медсестра Маша сказала:
— Сейчас мы его удалим!
На ее лице появилось подчеркнутое выражение cocpeдоточенности и озабоченности, как это всегда бывает у молодых специалистов. В этот момент ко мне подошел Армашов. Я сказал ему:
— Товарищ командир, там очень жарко. Помочь бы надо нашим.
— Уже послана помощь, — ответил он и стал наблюдать за Машей, которая все еще возилась с осколком,
Лицо ее покраснело и покрылось бисеринками пота. С каждой минутой Маша чувствовала себя все более беспомощной. Ее пинцет не мог справиться с глубоко засевшим осколком и все время срывался. Механики, летчики — все молча наблюдали за ней. Вдруг Армашов сказал одному из техников:
— Руднев, плоскогубцы!
Я никак не думал, что эти слова могут иметь отношение ко мне. Однако через несколько секунд «батя» присел около меня с плоскогубцами и, захватив осколок, резким движением выдернул его из ноги. Боль была такая стремительная, что я и вскрикнуть не успел. А «батя» с видом заправского хирурга сказал ошеломленной Маше:
— Сделайте перевязку!
Затем взялись за мою руку. Сняв с меня рубаху, Маша осмотрела рану и коротко сказала:
— И здесь плохо. — И, наскоро перевязав, приказала: — В машину!
Поддерживаемый товарищами, я забрался на сиденье и услышал, как Маша говорила командиру:
— Ранение мягких тканей.
Меня доставили в лазарет полка, где зашили рану на руке и перебинтовали ногу. Врач предупредил, что нога будет болеть долго, хотя кость задета немного. Утешение слабое! Мне же хотелось летать, сражаться, громить врага. Несмотря на попытки врача уложить меня в постель, я настоял на своем и вернулся на аэродром, чтобы узнать, как закончился бой, скоро ли отремонтируют мой самолет.
Всю дорогу я думал о наших пятерых летчиках, которые сражались против двенадцати фашистских асов. Чем закончилась эта неравная схватка? Неужели подбит кто-нибудь еще, кроме меня? В машине я ехал рядом с Машей — она возвращалась на свое дежурство на аэродроме. Медсестра о чем-то расспрашивала меня, но я отвечал рассеянно. У аэродрома я распрощался с Машей: