Медленно брел я по пыльной дороге к штабу. Вот поравнялся с маленьким белым домиком, где на квартире у одинокой старушки жила Валя. Толкнул калитку и вошел в чисто подметенный двор. По нему ходила с метелкой в руках хозяйка. Увидев меня, она печально закивала головой:
— Дома, дома. Плачет все... — и указала на дверь, приглашая войти.
Домик был из двух комнат. В первой, занятой русской печью, столом и топчаном (это было все, что осталось после нашествия фашистов), жила хозяйка. Вход во вторую был завешен полотняной занавеской. Из-за нее доносился плач.
— Валя, к вам можно?
Девушка откинула занавеску. Глаза ее были красные от слез, лицо опухло. Мне до боли стало жаль Валю, — хотелось ее успокоить, но нужные слова не шли с языка:
— Разве так можно? Посмотрите на себя, — только и смог я сказать и подал ей зеркало.
Валя отстранила его и снова заплакала. При виде ее страданий я как-то забыл о своих и старался утешить девушку, как мог. Наконец по моему настоянию она умылась холодной водой, немного взяла себя в руки.
— Слезами мы положения не исправим, — говорил я. — Будем надеяться на лучшее. И, кроме того, надо мстить врагу, и мстить не только за Сашу, а за всех наших погибших людей. Вы работали сегодня?
Валя отрицательно покачала головой.
— Плохо! Я вот тоже бездельничаю. Хватит! Конец! Завтра попрошу у командира полка его самолет и сделаю несколько вылетов.
Девушка с благодарностью подняла на меня глаза. Они снова наполнились слезами.
— Только без слез, Валя. Вы любите Сашу, он любит вас, — я все знаю и желаю вам большого, настоящего счастья. Однако ведь Саша — летчик-истребитель, вы должны помнить об этом и приготовиться ко всяким неожиданностям. Но я верю, что мы скоро встретимся с Сашей!
Просидел я у Вали до поздней ночи, как-то немного отвлек ее от грустных размышлений, и на мои шутки она раза два улыбнулась...
Моей мечте вылететь на следующий день не суждено было осуществиться. Командир полка приказал сидеть на КП, а сам отправился по стоянкам самолетов. День стоял хмурый, холодный. Ветер вздымал тучи пыли и коричневых листьев, гнал в вышине серые облака. Самолеты не поднимались, и поэтому работали только наземные радиостанции. Какая-то «Заря» вызывала упорно молчавший «Днепр». Я несколько раз пошарил по эфиру, затем убавил звук, и снова мною овладели невеселые мысли. Возникали самые невероятные планы поисков Саши.
От этих бесполезных размышлений отвлек меня телефонный звонок. Дивизия вызывала командира полка. Он в этот момент как раз поднимался на КП, и я передал ему трубку. Уже по первым его ответам я понял, что разговор идет о Саше и что пока никаких утешительных вестей нет.